Но включить лестничное освещение она не смогла, так что пришлось ей карабкаться по ступеням в темноте, отсчитывая каждый шаг. Да, ступени эти были совсем другие – более высокие и неудобные, непохожие на давние, гораздо более знакомые и, так сказать, дружелюбные ступеньки родительского дома, на которых по возвращении ее из гимназии вежливый и симпатичный паренек из ультраортодоксальной семьи терпеливо дожидался ее для доверительного и откровенного разговора.
Их было ровно двадцать шесть, а не тридцать две, которые вели к ним на лестничную площадку к двери, ведущей в квартиру. А если так, нахмурившись, думала она, почему некто, не устававший похваляться своей точной памятью, с таким упорством отстаивал наличие еще шести ступеней, для того лишь, похоже, чтобы лишний раз подчеркнуть его страдания в ее честь, когда ему в очередной раз нужно было, время от времени переводя дыхание, шаг за шагом тащить наверх ее инструмент. Спускаясь обратно, она снова считала ступени, убеждаясь, что не допустила никакой ошибки.
Густеющие сумерки стремительно поглощали свет уличных фонарей и блеск разноцветных фруктов и овощей всевозможных лавок, заполнявших пространство квартала Эмек Рефаим. Детские коляски пересекали улицу прямо посредине, образуя пробки и мешая транспорту. Какой-то мужчина, замерев, не сводил с нее взгляда, и она вдруг почувствовала себя частью странной массовки, только на этот раз без съемочной камеры и режиссера. А также сценария – написанного для нее и о ней. Ей хотелось бы продлить это ощущение, такое приятное… однако было самое время вернуться домой и упаковывать чемодан, стараясь ничего не забыть при возвращении, так что она перехватила такси, попросив шофера по пути к дому остановиться на минутку возле Крестовой долины. Но водитель, похоже, не имел представления, где он сможет притормозить в этом месте, превратившемся в мощеную дорогу много лет тому назад, вместо этого он предложил задержаться возле монастыря, где, как ему казалось, была бесплатная стоянка.
На том и согласились.
– Подъезжайте как можно ближе, – сказала Нóга. – Как можно ближе, понятно? Найдите место, где можно постоять подольше… а потом двинемся дальше…
Так он и сделал, водитель, и вышел вместе с ней, и несколько минут они молча простояли, глядя на погружающийся во мрак монастырь, слабо освещенный огоньком в одной из бойниц его башен.
«Не забыла ли я выключить свет», – засомневалась она, в то время как такси сворачивало с шоссе на ее улицу, и ей почудилось, будто в одном из окон ее квартиры вроде бы вспыхнуло что-то. Уж не маленький ли это цадик вздумал снова нанести ей визит?
Когда она открыла дверь в кухню, Ури встал. Застывшее лицо его казалось измученным. Свет флуоресцентной лампы только подчеркивал его бледность. Пиджак, который был на нем утром, теперь исчез, а вместо него на спинке стула висел хорошо знакомый ей старый свитер.
– Послушай, – сказала она. – Прежде чем ты начнешь извиняться…
– Объяснять… – поправил он ее.
– Хочу, чтобы ты знал, – сказала она. – Я возвращаюсь сейчас от того самого дома, где мы когда-то снимали квартиру – там, в Греческой колонии. И я сосчитала, причем дважды, количество ступеней, на которые, как на источник трудовых своих подвигов и мучений, ты жаловался этим утром. Так вот, тебе для информации: их там не тридцать две, а двадцать шесть.
– Правильно. Только ты забыла прибавить ступеньки внутри квартиры, – спокойно произнес он.
– Внутри квартиры?
– Сразу как войдешь… И там было еще ровно шесть ступенек.
Что-то вспыхнуло у нее в голове, и она ясно увидела эти шесть ступеней, покрытых старой ковровой дорожкой… и маленькие картины на стене, которые придавали невероятное очарование их недавно свитому семейному гнезду.
– Извини… Ты прав. Я и забыла. Как-то случайно…
– Случайно?.. – пробормотал он. – О, нет… не случайно. Совсем не случайно. Это очень показательно и важно. Только я-то хотел объяснить… как…
– Не надо ничего объяснять. Я знала, что у тебя есть ключи, которые мои родители когда-то дали тебе, и ни секунды не сомневалась, что в нужную минуту ты с легкостью их найдешь. Именно это я сказала маме три дня тому назад. «Ури, – сказала я ей, – абсолютно не нуждается в чьем-то разрешении, чтобы войти сюда».
– Я как раз хотел это сделать, но тебя здесь не было. Так что я собирался просто оставить тебе эти ключи.
– И остаться самому, чтобы кто-нибудь их не стащил…
– Только потому еще, что я этим утром хотел сообщить тебе… что…
– Что?!
– Что час пробил.
– Чуть пояснее. Час пробил. И…
– И я сказал жене все, что я от нее скрывал.
– А что ответила она?
– Она заплакала. Для нее это был шок. Потом она пришла в ярость. А под конец заплакала.
– А ты?
– Я плакал вместе с ней.
– Ты – благородный человек. Преданный муж. Смелый и честный. Мне стыдно сейчас за то, что я с такой легкостью потеряла тебя. Но как ты объяснил ей ту любовную лихорадку, которую ты ощутил вдруг в ту минуту, когда Хони сообщил тебе, что я была там?
– Я просто сказал, что бросил тебя давным-давно, годы назад… но не из-за того, что разлюбил, а потому, что чуть не сошел с ума из-за твоего нежелания родить мне ребенка. Моего.
– Твоего… или нашего?
– Не имеет никакого значения. Любого ребенка, рожденного тобой, от кого бы он ни родился, – я приму и возьму к себе.
– Но что такой ребенок может тебе дать? У тебя же есть уже таких двое – собственных.
– Он даст мне то, что будет в нем от тебя. И неважно что – родимое пятно, ямочка на щеке, форма колена, но, может быть, просто улыбка или цвет волос. Мелочи, которым ты сама можешь не придавать значения… но которые так важны, так значимы для меня… все то, что твоя музыка у меня украла.
– Музыка?
– Исполнительская твоя деятельность. Твоя игра.
– А что… а что сказала твоя жена в отношении ребенка?
– Зарыдала.
– И ничего не сказала?
– Нет. Но я знаю, что если она поверит, что это уймет мою лихорадку, вернув мне мое душевное спокойствие, она готова будет принять в нашу семью твое дитя и вырастить его вместе с нашими.
– И подобным образом как бы слиться со мной.
– Возможно.
– Но такого ребенка нет… нет и не будет. Понимаешь? Ты знаешь это. И понимаешь…
– Знаю и понимаю…
– Слишком поздно.
– И это я знаю тоже. Я это чувствую. Поверь мне.
– Но если ты все это знаешь, зачем ты пришел?
– Чтобы вернуть ключи твоей матери. Сдержать мое обещание известить тебя, что я сдержал свое слово в должный час и мне больше незачем скрывать хоть что-нибудь от моей жены.
