333 Само собой разумеется, что анимус проецируется так же часто, как и анима. Мужчины, которые особенно подходят для этих проекций, являются либо ходячими копиями самого Бога, которые знают все обо всем, либо любителями поговорить с обширным словарным запасом, которые переводят обычную повседневную реальность на язык возвышенного. Было бы недостаточно охарактеризовать анимус просто как консервативную, коллективную совесть; он – неолог, который в вопиющем противоречии с собственными правильными мнениями питает необычайную слабость к сложным и незнакомым словам, служащим приятной заменой ненавистным ему размышлениям.
334 Как и анима, анимус – ревнивый любовник. Он мастерски умеет подменять настоящего человека мнением о нем, причем крайне спорные основания для такого мнения никогда не подвергаются критике. Мнения анимуса неизменно коллективны и главенствуют над индивидами и индивидуальными суждениями точно так же, как анима вставляет свои эмоциональные ожидания и проекции между мужем и женой. Если женщина симпатична, мужчина видит в мнениях анимуса нечто весьма трогательное и детское, что заставляет его принимать великодушную, отеческую, профессорскую позу. Но если женщина не затрагивает его сентиментальную сторону, если от нее ожидают скорее компетентности, а не привлекательной беспомощности и глупости, тогда мнения ее анимуса раздражают мужчину до смерти, главным образом потому, что они основаны исключительно на мнении ради мнения («каждый имеет право на собственное мнение»). В этом случае мужчины могут стать весьма язвительными: анимус всегда дразнит аниму – и наоборот, конечно, – в результате чего дальнейшая дискуссия становится бессмысленной.
335 У интеллектуальных женщин анимус поощряет критическую диспутативность и страсть к умничанью. Последняя главным образом состоит в том, чтобы зацепиться за какое-то не относящееся к делу слабое место и сделать его главным, или же запутать абсолютно здравую дискуссию самым безумным образом путем введения совершенно другой и, если возможно, извращенной точки зрения. Сами того не подозревая, такие женщины преследуют одну цель – разозлить мужчину и, как следствие, еще больше оказываются во власти анимуса. «К сожалению, я всегда права», – призналась мне одна такая дама.
336 Тем не менее, все эти черты, знакомые и неприятные в равной степени, обусловлены исключительно экстраверсией анимуса. Анимус не принадлежит функции сознательного отношения; его назначение скорее состоит в том, чтобы облегчить отношения с бессознательным. Вместо женщины, просто ассоциирующей мнения с внешними ситуациями – ситуациями, о которых ей следовало бы поразмыслить сознательно, – анимус, как ассоциативная функция, должен быть направлен вовнутрь, где он мог бы ассоциировать содержания бессознательного. Техника примирения с анимусом в принципе такая же, как и в случае с анимой; только здесь женщина должна научиться критически относиться к мнениям – не для того, чтобы вытеснить их, но для того, чтобы, исследуя их происхождение, проникнуть глубже и обнаружить первообразы, как это делает мужчина в своих отношениях с анимой. Анимус – отпечаток всех анцестральных переживаний женщины по поводу мужчины; кроме того, он – творческое и порождающее существо, не в смысле маскулинной креативности, а в том смысле, что он производит то, что можно назвать λόγος σπερµατικός, творящим словом. Подобно тому, как мужчина извлекает свою работу как законченное творение из своей внутренней фемининной природы, так и внутренняя маскулинная сторона женщины рождает творческие семена, которые способны оплодотворить фемининную сторону мужчины. Это и будет femme inspiratrice
[153], которая в случае ненадлежащей культивации может превратиться в наихудший вид догматического и своевластного ментора.
337 Женщине, одержимой анимусом, всегда грозит опасность потерять свою женственность, свою адаптированную фемининную персону, точно так же как мужчина в подобных обстоятельствах подвергается риску обрести женские черты. Эти психические изменения пола всецело обусловлены тем, что изначально внутренняя функция теперь обращена наружу. Причина такой перверсии, очевидно, кроется в отсутствии адекватного признания внутреннего мира, автономно противостоящего миру внешнему и предъявляющему не менее серьезные требования нашей способности к адаптации.
338 Что касается множественности анимуса в отличие от того, что мы могли бы назвать «униличностью» анимы, этот примечательный факт кажется мне коррелятом сознательной установки. Сознательная установка женщины в целом гораздо более личная, чем таковая мужчины. Ее мир состоит из отцов и матерей, братьев и сестер, мужей и детей. Остальной мир также состоит из семей, которые кивают друг другу, но в основном интересуются только самими собой. Мир мужчины – это нация, государство, коммерция и т. д. Его семья – просто средство для достижения цели, одна из основ государства, а его жена не обязательно та самая женщина (во всяком случае, не то, что подразумевает женщина, когда говорит «мой мужчина»). Общее значит для него больше, чем личное; его мир состоит из множества скоординированных факторов, в то время как ее мир вне мужа растворяется в своего рода космической туманности. Посему аниме мужчины присуща страстная исключительность, а анимусу женщины – безграничное многообразие. Если перед мужчиной парит четкий, соблазнительный образ Цирцеи или Калипсо, анимус лучше всего выражен в Летучих Голландцах или неизвестных пришельцах из-за моря, не вполне четких, изменчивых, пребывающих в постоянном и стремительном движении. Эти персонификации проявляются особенно ярко во сне, а в конкретной действительности могут быть известными тенорами, чемпионами по боксу или великими людьми из далеких, неведомых городов.
339 Эти две сумеречные фигуры из темных глубин психики – поистине полугротескные «стражи порога», говоря на помпезном жаргоне теософии, – могут принимать почти неисчислимое количество форм, которых хватит на много томов. Их сложные трансформации столь же богаты и странны, как и сам мир; столь же многомерны, как и безграничное разнообразие их сознательного коррелята, персоны. Они населяют сумеречную сферу, но мы все-таки видим, что автономный комплекс анимы и анимуса по сути является психологической функцией, которая узурпировала или, скорее, сохранила «личность» только потому, что эта функция сама по себе автономна и неразвита. Впрочем, мы уже догадываемся, как можно разрушить персонификации, ибо, делая их сознательными, мы превращаем их в мосты к бессознательному. Именно потому, что мы не используем их целенаправленно как функции, они остаются персонифицированными комплексами. В этом состоянии их следует принимать как относительно независимые личности. Пока их содержания остаются неизвестными, они не могут быть интегрированы в сознание. Посему цель диалектического процесса – вынести эти содержания на свет; только после того, как эта задача будет выполнена и сознательный разум получит представление о бессознательных процессах, отраженных в аниме, анима будет ощущаться просто как функция.
340 Я не жду, что читатель сразу поймет, что подразумевается под анимусом и анимой. Но я надеюсь, что, по крайней мере, у него сложится впечатление, что речь идет не о чем-то «метафизическом», а об эмпирических фактах, которые можно с равным успехом изложить на рациональном и абстрактном языке. Я намеренно избегал слишком абстрактной терминологии, ибо в вопросах такого рода, которые до сих пор были недоступны нашему опыту, бесполезно предлагать интеллектуальную формулировку. Гораздо важнее дать читателю некоторое представление о реальных возможностях опыта. Никто не может по-настоящему понять эти вещи, если не пережил их сам. Посему меня гораздо больше интересует указание возможных путей к таким переживаниям, нежели разработка интеллектуальных формул, которые из-за недостатка опыта неизбежно останутся пустым набором слов. К сожалению, есть слишком много людей, которые выучивают слова наизусть и мысленно добавляют к ним переживания, после чего предаются, в соответствии с темпераментом, либо легковерию, либо критике. Здесь нас интересует новая постановка вопросов, новая – и все же существующая с давних пор – сфера психологического опыта. Мы сможем выдвинуть относительно валидные теории о ней только тогда, когда соответствующие психологические факты станут известны достаточному количеству людей. Первое, что обнаруживается, всегда факты, а не теории. Построение теории есть результат дискуссии, в которой участвуют многие.
