Но, несмотря на все превентивные меры, неизбежные проколы так или иначе случались. Например, Питер упорно отказывался вступить в крикетный клуб, как его ни уламывали другие обитатели Орчард-лейн.
А однажды к ним зашла Маргарет с почты, и ей чуть дурно не сделалось при виде картины Хелен — обнаженной женщины, лежащей на шезлонге с раздвинутыми ногами. (После чего Хелен убрала старые холсты на чердак и начала рисовать акварели с яблонями.)
Но чаще всего привлекали лишнее внимание их ничего не подозревающие дети. Бедняжка Клара обожала животных, а они ее к себе не подпускали. Роуэн в начальной школе огорошивал учителей своими попытками к сочинительству (кровосмесители и детоубийцы Гензель и Гретель в бегах; приключения Колина, любопытного каннибала; вымышленная автобиография, по сюжету которой он всю жизнь прожил в гробу).
Больно было смотреть, как дети тщетно пытаются завести настоящих друзей, а когда над Роуэном начали издеваться, родители всерьез задумались над вариантом домашнего обучения. Это позволило бы ему постоянно находиться в тени и спасло бы от придирок одноклассников. В конце концов Хелен неохотно, но твердо отвергла подобный выход из положения, напомнив Питеру главную заповедь «Руководства»: адаптируйтесь, адаптируйтесь, адаптируйтесь.
Такой подход более или менее работал, однако не мог гарантировать полного избавления от слухов, как не мог обещать и того, что кто-нибудь из детей, с которыми общаются Клара и Роуэн, не доведет их, соблазнив или запугав, до приступа ОЖК.
И вот сейчас, в понедельник утром, сплетни лезут из всех щелей, подбираются в ним все ближе, грозят реальной опасностью. Питер находится в приемной, просматривает свою почту и лист предварительной записи. Краем уха он слушает Элейн, у которой, наверное, все биологические процессы в организме прервутся, если она пропустит понедельничный утренний ритуал обсасывания прискорбных происшествий. Трагическим театральным шепотом она сообщает одной из пациенток Джереми Ханта:
— То, что случилось с мальчиком из Фарли, просто ужасно.
— Да, я знаю. О боже, это просто чудовищно. Я видела сегодня репортаж по местному телевидению.
— Он просто исчез.
— Я в курсе.
— Знаете, они думают, что это было убийство.
— Правда? В новостях сказали, что его считают пропавшим…
Элейн поспешно перебивает:
— Нет. Как я поняла, у него не было совершенно никаких причин сбегать из дома. Понимаете, он же пользовался таким успехом. Спортом занимался. Играл в регби и так далее. Моя подруга знает его мать, та говорит, парень был само очарование.
— Ой. Жуть какая. Кошмар.
Наступает зловещая тишина. Питер ясно слышит скрип стула Элейн, когда она поворачивается к нему.
— Доктор Рэдли, ваши дети, конечно, его знали, не так ли?
Доктор Рэдли.
Он работает с Элейн уже более десяти лет, а она все называет его доктором Рэдли, хотя он постоянно твердит ей, что можно и даже желательно обращаться к нему по имени.
— Не знаю, — отвечает он, может быть, чуть поспешнее, чем следовало бы. — Мне кажется, вряд ли.
— Доктор, ну разве не ужасно? Подумать только, это же соседняя деревня.
— Да. Но я уверен, что он найдется.
Элейн этого как будто бы и не слышала.
— Мир полон всякого зла, не так ли? Всякого зла.
— Да, полагаю, вы правы.
Элейн смотрит на него как-то странно. И пациентка тоже. Чем-то ему знакома эта женщина с длинными сухими волосами, в пестрой вязаной кофте, похожая на постаревшую и ужасно растолстевшую Мону Лизу. Ах да, Дженни Краузер, вела детские занятия по рукоделию, проходившие по субботам в деревенском клубе. Семь лет назад она позвонила им домой и сообщила Хелен, что сделанная Роуэном кукла римского бога пугает остальных детей. С тех пор она ни разу не здоровалась ни с кем из них на улице, лишь невыразительно улыбалась, так же, как и сейчас.
— Всякого зла, — повторяет Элейн с нажимом.
Питер внезапно испытывает приступ клаустрофобии и почему-то вспоминает заборы, которые Хелен рисовала все эти годы. Они в ловушке. Вот почему она их рисует. В ловушке пустых улыбающихся лиц и далеких от истины слухов.
Он отворачивается от женщин и замечает в стопке исходящих больничных писем конверт с мягкой подложкой. Это кровь на анализ.
— Как подумаешь, прямо хочется посадить своих детей под замок, правда, доктор Рэдли?
— Ох, — отвечает Питер, почти не слушая Элейн, — тут уж всего начинаешь бояться…
Звонит телефон, Элейн берет трубку. Дженни Краузер отходит подальше и садится на оранжевый пластиковый стул в приемной, спиной к Питеру.
— Нет, — отвечает Элейн позвонившему пациенту. — Мне очень жаль, но если вам срочно требуется записаться на прием, надо звонить с полдевятого до девяти… Извините, но нет, на часах уже почти пять минут десятого, так что, боюсь, вам придется подождать до завтра.
Пока Элейн разглагольствует, Питер как-то незаметно для себя наклоняется к коричневому конверту, чтобы понюхать его, и пульс его учащается, но сердце бьется не тяжело — под воздействием адреналина оно разгоняется мягко и стремительно, как сверхскоростной пассажирский экспресс.
Удостоверившись, что Элейн занята и не обращает на него ни малейшего внимания, он берет конверт, стараясь сделать это как можно незаметнее, и вместе с остальной почтой уносит к себе в кабинет.
В кабинете он смотрит на часы.
Пять минут до прихода пациента.
Питер быстро открывает конверт и достает пластиковые пробирки с бледно-голубым формуляром. В формуляре написано то, что ему уже сообщило обоняние, — это действительно кровь Лорны Фелт.
Его словно мощным магнитом тянет к этой крови.
Нет. Я не такой, как брат.
Я сильный.
Я не поддамся.
Питер напоминает себе о том, к чему напрасно стремится вот уже без малого двадцать лет. Относиться к крови как врач, видя в ней лишь смесь плазмы, протеинов, красных и белых телец.
Он думает о сыне и дочери, и ему каким-то образом удается положить все три пробирки обратно. Он пытается заново заклеить конверт. Но как только Питер садится на стул, конверт открывается снова. Узкая темная щель — как вход в пещеру, где таится то ли невыразимый ужас, то ли безграничное блаженство.
А возможно, и то и другое.
Литературный кружок
В первый понедельник каждого месяца Хелен встречается со своими подругами-домохозяйками у кого-нибудь из них дома, где подаются легкие утренние закуски и обсуждаются прочитанные книги с целью задать хорошее начало неделе.
Хелен посещает эти собрания уже около года и за все это время пропустила только одно, когда они всей семьей ездили на отдых во Францию — снимали домик в Дордони. Если она ни с того ни с сего вдруг не явится на сегодняшнюю встречу, это внесет ноту недоумения или даже подозрения, чего допускать не следует. Зловещего си-бемоля — то бишь торчащего на Орчард-лейн фургона — более чем достаточно.
