— Я не выхожу. Я в себе. Просто… Господи, да когда мы его в последний раз видели, мы были… ну, ты понимаешь. Он символизирует наше прошлое. Он — зло, от которого мы отказались, переехав сюда.
— Не драматизируй. Послушай, он может нам помочь. Ты же понимаешь, что мы, скорее всего, по уши в дерьме. Из-за того, что случилось с Кларой. А ты ведь знаешь, ты помнишь, что он может. В общении с людьми. С полицией. Он умеет убеждать. Умеет очаровывать.
— Заговаривать кровь? Ты сейчас об этом?
— Возможно. Да.
Хелен приглядывается к мужу, гадая, сколько крови тот выпил вчера.
— Так вот, в данный момент он находится в нашем доме и очаровывает нашего чувствительного мальчика. Уилл может сказать ему что угодно.
Питер смотрит на нее как на истеричку.
— Хелен, прекрати. Вампир вампиру заговорить кровь не может. Заставить Роуэна поверить во что-либо, противоречащее истине, ему не под силу.
Похоже, это лишь усиливает тревогу Хелен.
— Он должен уехать. Ему здесь не место. Иди выгони его. Пока он не… — Она осекается, вспомнив, как мало Питеру на самом-то деле известно. — Избавься от него.
Роуэн рассматривает дядю, пока тот откусывает кусок холодного тоста из цельнозернового хлеба.
Он немного похож на папу, но портрет приходится изрядно отредактировать в уме, чтобы заметить это сходство. Надо сбрить трехдневную бороду, снять плащ и изношенные черные ковбойские ботинки. Добавить немного жирка на щеки и живот Уилла, состарить кожу лет на десять, коротко подстричь волосы, поменять футболку на рубашку и погасить огонек в глазах. Если проделать все это, получится человек, чем-то напоминающий отца Роуэна.
— Углеводы, — высказывается Уилл по поводу тоста. Он даже не старается прикрыть рот. — Обычно я их не ем.
Неловкость, которую испытывает Роуэн, сидя за завтраком с незнакомцем, приходящимся ему кровным родственником, помогает сдерживать злость.
Уилл глотает свой кусок и неопределенно машет остатком тоста в направлении племянника.
— Ты не знал обо мне, да? Судя по твоему лицу, когда я вошел…
— Не знал.
— Ну, ты на маму с папой особо не сердись. Я их вообще-то не виню. Нас объединяет долгая история. Много взаимных обид, но и хорошего немало. Видишь ли, у них не всегда были железные принципы.
— Так ты все еще…
Дядя валяет дурака, прикидываясь смущенным.
— Вампир? Это такое провокационное слово, с ним связано столько клише и девчачьих фантазий. Но да. Боюсь, так и есть. Я — постоянно практикующий вампир.
Роуэн опускает глаза на тарелку, на крошки и недоеденные кусочки омлета. Сердце забилось сильнее — от злости или от страха? Так или иначе, ему все же удается кое-как выразить свою мысль:
— А как же насчет… этих… моральных ценностей?
Дядя вздыхает, будто разочарован.
— Проблема в том, какие именно выбрать. Их ведь нынче видимо-невидимо развелось. Как подумаешь, голова раскалывается. Я выбираю кровь. Кровь проще. С ней всегда четко осознаешь свою позицию.
— Так что, ты просто убиваешь людей направо и налево? Этим ты занимаешься?
Уилл озадаченно молчит.
Роуэн весь затрепетал, как цыпленок среди скорлупок.
Тут на кухню входит отец, вид у него сконфуженный. «Нет, — думает Роуэн. — Уилл точно старший».
— Уилл, можно тебя на два слова?
— Можно, Питер.
Роуэн остается на месте, а они выходят из кухни. Сыпь начинает немилосердно зудеть, и Роуэн яростно ее расчесывает. Второй раз менее чем за двенадцать часов ему хочется умереть.
Уилл смотрит на неброскую, но изящную картину на стене в прихожей. Это полуабстрактная акварель с яблоней; в нижнем углу маленькая коричневая буква «X».
А Питер смотрит на Уилла. Выглядит он хорошо, надо признать. Почти совсем не изменился и наверняка ведет тот же образ жизни, что и всегда. Старший брат выглядит лет на десять моложе Питера. В глазах хулиганские искорки, во всем облике нечто такое — свобода? угроза? жизненная сила? — что сам он давно утратил.
— Слушай, Уилл, — Питер с трудом подбирает слова, — я понимаю, ты потратил силы и время, чтобы приехать сюда, и мы это действительно ценим, но дело в том, что…
Уилл кивает:
— Яблоня. Яблонь много не бывает.
— Что?
— Ну, ведь вся слава всегда достается яблокам, не так ли? — говорит Уилл, словно они беседуют об одном и том же. — Вечно эти чертовы яблоки. Но нет, нужно же целое дерево. Нужно все дерево-прародитель.
До Питера доходит, что он имеет в виду.
— Ах да. Это Хелен рисовала.
— Но, прямо скажем… акварель? Мне нравились ее работы маслом. Обнаженная натура. Смотришь — ну так бы и съел.
— Послушай, дело в том… — повторяет Питер. Ему нелегко выполнить требование Хелен.
Он же пригласил сюда Уилла, родного брата, которого не видел почти два десятка лет. А выгонять приглашенных вампиров, не говоря уже о кровных родственниках, — задача не из простых.
— Пити, все отлично, но давай поболтаем чуть позже.
— Что?
Уилл театрально зевает.
— Трудная выдалась ночка, — поясняет он. — Мне давно пора спать. Но ты не волнуйся. И надувной матрас доставать не надо. А то я могу его проткнуть во сне, ну, ты понимаешь, если что-нибудь не то приснится. Со мной в последнее время это часто бывает. — Уилл надевает солнцезащитные очки и снова целует брата в щеку. — Я скучал по тебе, братишка.
Он выходит из дома.
— Но… — робко возражает Питер, понимая, что уже слишком поздно.
Дверь закрывается. Питер расстроенно смотрит на нее и вспоминает, что так было всегда. Уилл неизменно был на шаг впереди. Он поворачивается к картине, о которой говорил брат. Напряженно вглядывается в расплывчатое зеленое облако листвы и красные точки яблок.
Он не согласен с Уиллом. Питер считает, что жена со временем отточила свое мастерство, ее стиль стал более тонким, более сдержанным. Ему очень нравится забор на переднем плане, прямые коричневые мазки, перекликающиеся со стволом дерева. Сейчас заборы играют большую роль в ее творчестве, и однажды он поинтересовался, что они символизируют. Защищают или ограничивают? Хелен не ответила. Видно, и сама не знала. Она, наверное, подумала, что он ее подкалывает, и, возможно, так оно и было, но в любом случае он вовсе не намеревался критиковать ее искусство. Даже уговорил ее выставить картины в кофейне в Тёрске, и очень удивлялся, когда никто ничего не купил. (Питер потом объяснял Хелен, что она пыталась продать их слишком дешево. Более высокая цена непременно привлекла бы покупателей, особенно учитывая, что Тёрск — отнюдь не центр мирового искусства.)
