– У тебя с собой эта глупая бумажка?
– Какая? Лицензия на убийство? Это просто антураж, она ничего не значит…
– Тогда давай сюда. Сюжет еще не завершился, и не только ты умеешь пользоваться косметикой и чарами второго класса.
– Черт, – шепчет в ответ Мо и скатывается на пол. – Ты думаешь о том же, о чем и я?
– Что за нами сюда приехала злобная госпожа маскировки, которая хочет отомстить, потому что из-за нас ее мужа размазала по стене хтонианская боевая машина?
Со стороны двери раздается характерный щелчок, с которым закрывается автоматический замок.
– Помнишь, как заканчиваются «Бриллианты навсегда»? Фильм с Шоном Коннери?
Я на секунду перехватываю взгляд Мо и вдруг понимаю, что она значит для меня куда больше, чем вопрос о том, с кем она занималась или не занималась сексом. Она кивает и откатывается от дивана, а я нажимаю кнопку на телефоне как раз в тот момент, когда раздается громкий хлопок: не оглушительный грохот пистолетного выстрела, а куда более тихий.
Я оглядываюсь.
Пожилая барменша неумело обводит зал стволом пистолета с глушителем: на этот раз она даже кажется мне смутно знакомой.
– Я здесь! – кричу я.
И она совершает классическую ошибку: смотрит в мою сторону и моргает, ствол пистолета покачивается.
– Выходите так, чтоб я вас видела! – ворчливо огрызается Эйлин.
– Зачем? Чтобы тебе было легче нас убить?
Я готов вскочить и выпрыгнуть в окно, если потребуется, но она меня не видит – заклятье невидимости еще работает, хотя пиво уже понемногу испаряется со столешницы. Я снова берусь складывать бумажный самолетик из лицензии на убийство. Пальцы у меня дрожат от напряжения.
– Примерно так, – соглашается Эйлин. – Любовная ссора: мужчина убивает женщину, а затем стреляется сам. Тебе не будет больно.
– Что, правда? – спрашивает Мо.
Я щурюсь и пытаюсь ее разглядеть, но мы обычно предпочитаем бары с неярким освещением, и этот – не исключение. Эйлин разворачивается на девяносто градусов и выпускает пулю в дозаторы на стене за стойкой.
Я оглядываюсь на подсыхающий контур, становлюсь на четвереньки и ползу вокруг дивана, стараясь не высовываться. Надеюсь, бумажный самолетик я отбалансировал хорошо – шанс у меня будет только один. Есть разные формы, и эта… ну, она может сработать. Если не сработает, то мы окажемся заперты в баре с безумной вооруженной женщиной, а период полураспада нашего заклятья невидимости исчисляется буквально в секундах. На барной стойке красуются два стакана с водкой-мартини, один полупустой: может, Эйлин выпила для храбрости? В задней комнате, видимо, лежит мертвый или бесчувственный бармен. Какой бардак: кажется, враг еще никогда не пробирался в Деревню. Не думаю, что ей бы это удалось без отдачи от геройского гейса.
Скрипит половица, и хлопает еще один выстрел, но без заметного результата. Эйлин явно на взводе. Она отступает на шаг к бару, водя туда-сюда дулом, затем еще на шаг. У меня колотится сердце, а от гнева кружится голова – нет, от ярости: думаешь, кто-то поверит, что я причинил вред Мо? А потом она оказывается у бара.
Раздается звон стекла.
Эйлин разворачивается и спускает курок, а полупустой бокал водки-мартини взлетает и выплескивается ей в лицо. Она пускает пулю в потолок, а затем отпрыгивает.
– Эй ты, сучка!
Я поднимаю самолетик и прицеливаюсь. Она вытирает глаза, опускает пистолет, целясь в легкое искажение в воздухе, и злорадно ухмыляется:
– Теперь я тебя вижу!
Я поворачиваю колесико на зажигалке и бросаю горящий самолетик в мокрую от мартини голову.
Некоторое время спустя, когда санитары укладывают ее на носилки и застегивают мешок, а офицеры внутренней безопасности изымают жесткие диски с записями с камер наблюдения, я обнимаю Мо. Или она меня: у меня подгибаются колени, и мне даже было бы очень стыдно, если бы Мо тоже не дрожала.
– Ты в порядке, – говорю я ей. – Ты в порядке.
Мо нервно смеется.
– Сам ты в порядке!
И крепко меня обнимает.
– Пойдем. Прогуляемся.
На полу грязно – пена из огнетушителей почти скрывает выжженные пятна, и мы аккуратно обходим их, направляясь к двери. Офицеры безопасности поместили нас под заклятье принуждения: завтра нам предстоит отчитываться перед Ревизорами, а пока мы можем гулять по Деревне. Мо хочет пойти к нашим комнатам, но я тяну ее в другую сторону.
– Нет, пошли на берег.
И она кивает.
– Ты знал, что будет, – говорит Мо, когда мы спрыгиваем с бетонной стены на гальку.
– У меня было представление, что дело пахнет керосином. – С моря дует ветер, а солнце сияет. – Наверняка – не знал, иначе подготовился бы лучше.
– Врешь.
Она легонько бьет меня по руке, а затем обнимает за талию.
– Ну зачем мне тебе врать? – возмущаюсь я.
Я смотрю в море. Где-то там, в подводной гостинице, Рамона лежит и постепенно узнает, кто она на самом деле. Ее ждет новая жизнь: когда завершится превращение, она уже не сможет выходить на сушу. Вот если бы я и вправду был Джеймсом Бондом, у меня была бы девушка в каждом порту – даже в затопленном!
– Боб. Ты бы от меня ушел к ней?
Ежусь.
– Не думаю.
На самом деле, нет. Не то чтобы у Рамоны совсем не было чар не магического свойства, но то, что есть между нами с Мо…
– Ладно. И ты страдаешь от того, что я могла тебе изменить.
Я обдумываю эти слова несколько секунд.
– Удивлена?
– Ну… – Мо тоже замолкает. – Я волновалась. И меня до сих пор кое-что волнует.
– Кое-что?
– Что нас будет преследовать призрак Джеймса Бонда.
– Ох, не знаю. – Я пинком отправляю камешек к воде и смотрю, как он одиноко катится по берегу. – Всегда можно сделать что-то совершенно небондовское, чтобы разбить остаточное эхо гейса.
– Правда? – улыбается Мо. – Есть идеи?
У меня пересохло во рту.
– Д-да… кстати, есть. – Я обнимаю ее, а она – меня, прижавшись лицом к моей шее. – Если бы это и вправду был конец истории про Бонда, мы бы нашли шикарный отель, заказали бы огромную бутыль шампанского и трахались бы до полусмерти.
Мо напрягается.
– Да, я об этом думала. – И через минуту тихо добавляет: – Вот черт.
– Ну, я не говорю, что это невозможно. Но… – Сердце у меня колотится, а колени дрожат сильнее, чем когда я понял, что Эйлин все-таки ее не застрелила. – Нужно это сделать так, чтобы это было категорически несовместимо с гейсом.
