– Это Биллингтон?
– Ага, он самый. Шестьдесят два года, но выглядит на сорок пять.
Эллиса Биллингтона сложно не заметить. Даже если бы я не узнал его в лицо по обложке «Computer Weekly», я бы сразу понял, что это большая шишка. На его левой руке висит чудо пластической хирургии в просторном платье, за спиной маячит женщина с дипломатом и в очках в тонкой стальной оправе, от которых так и веет адвокатурой, по бокам шествуют двое громил с проводами за ухом и в форменных смокингах. Стайка юных красоток в коктейльных платьях следует позади, как свита, купающаяся в сиянии славы средневекового монарха. Зловещий швейцар, которого выбрала себе на обед Рамона, уже обхаживает одну из них. Сам Биллингтон может похвастаться безукоризненной прической с благородной сединой, которую будто купил на домашней распродаже у Джона Делореана, а теперь дважды в день кормит сырой печенкой. И при этом выглядит он подтянутым и здоровым – почти неестественно хорошо для своих лет.
– Что теперь? – спрашиваю я, глядя, как парень, похожий на директора казино, бежит навстречу Биллингтону.
– Пойдем поздороваемся.
И прежде чем я успеваю ее остановить, Рамона ракетой устремляется вперед. Я плетусь за ней, стараясь не столкнуться со знатными вдовами и не расплескать коктейль. Но вместо Биллингтона ракета попадает в жертву пластической хирургии.
– Эйлин! – пищит Рамона, врубая режим блондинки. – Божечки, какая неожиданная встреча!
Эйлин Биллингтон – это она – оборачивается к Рамоне, как загнанная в угол гремучая змея, но потом начинает сиять и лучиться:
– Ой, Мона! Вот так так!
За то время, что они кружат, состязаясь в пошлости и щебеча чепуху, придворные яппи уже оккупируют стол для игры в баккара. Я вижу, как адвокатша Биллингтона обменивается несколькими словами со своим клиентом, а затем уходит в сторону служебных кабинетов. А потом ловлю на себе взгляд Биллингтона. Я глубоко вздыхаю и киваю ему.
– Вы с ней. – Он указывает подбородком на Рамону и с сухой усмешкой спрашивает: – Вы знаете, что она такое?
– Да, – моргаю я. – Эллис Биллингтон, я полагаю?
Он смотрит мне в глаза, а чувство такое, будто ударил в живот. Вблизи он вообще не похож на человека. Зрачки у него серо-коричневые и вертикальные: я такое уже видел у ребят, которым пришлось сделать операцию для коррекции нистагма, но у Биллингтона это почему-то кажется более чем естественным.
– Кто вы? – резко спрашивает он.
– Говард… Боб Говард. Столичная прачечная, импортно-экспортный отдел.
Я умудряюсь ловко достать визитку. Он приподнимает бровь и принимает ее.
– Не знал, что вы и здесь работаете.
– О, мы всюду работаем, – говорю я и заставляю себя улыбнуться. – Я вчера посмотрел одну очень интересную презентацию. Моих коллег она буквально зачаровала.
– Не понимаю, о чем вы говорите.
Я отступаю на полшага, но у меня за спиной громко смеются Рамона и Эйлин: некуда бежать от этого змеиного взгляда. Потом он, кажется, принимает какое-то решение и мягко добавляет:
– Но это и не удивительно, верно? У моих компаний столько дочерних филиалов, которые занимаются такими разными вещами, что трудно за всем уследить. – Он с сожалением пожимает плечами – этот жест идет вразрез со всей его манерой держаться, – а потом извлекает улыбку из того ящика, в котором хранит обычно ненужные выражения лица. – Вы приехали сюда ради моря и солнца, мистер Говард? Или любите играть?
– И то и другое. – Я допиваю свой коктейль; за спиной у Биллингтона возникает его адвокатша под руку с директором казино. – Не хочу отвлекать вас от дел…
– Тогда в другой раз, – на миг его улыбка становится почти искренней. Потом он отворачивается. – Прошу меня простить…
И вот я уже смотрю ему в спину. В следующий миг Рамона берет меня под локоть и направляет к открытым стеклянным дверям, ведущим на балкон.
– Пошли, – тихо говорит она.
Придворные преданно столпились вокруг четвертой миссис Биллингтон, которая готовится отмыть часть мужниных денег через его же банк. Я позволяю Рамоне вывести меня наружу.
– Вы с ней знакомы!
– Разумеется, мы с ней знакомы!
Рамона опирается на каменный парапет и смотрит на меня в упор. Сердце у меня заходится, а голова кружится от облегчения от того, что я ускользнул от допроса Биллингтона. Он был предельно вежлив, но, когда он на меня смотрел, я себя чувствовал жучком под микроскопом, которого со всех сторон подсвечивают для изучения могучим и безжалостным разумом: в ловушке, некуда спрятаться.
– Мой отдел потратил шестьдесят тысяч баксов, чтобы устроить это знакомство на сборе пожертвований, устроенном одним конгрессменом две недели назад. И все, чтобы она узнала меня сегодня. Ты же не думал, что мы сюда прилетели с бухты-барахты?
– Никто меня о таких вещах не предупреждает, – жалуюсь я. – Приходится работать на ощупь!
– Не парься, – говорит Рамона с внезапным снисхождением, будто я щенок, который напрудил посреди ковра в гостиной. – Это все часть процесса.
– Какого процесса?
Я смотрю ей в глаза, пытаясь игнорировать влияние чар, которые навязчиво подсказывают, что это самая прекрасная женщина, какую я видел в жизни.
– Процесса, о котором я не могу тебе говорить. – Это что, искреннее сожаление в глазах? – Прости.
Она опускает веки, я инстинктивно тоже смотрю вниз и упираюсь взглядом в вырез ее платья.
– Отлично, – горько говорю я. – Значит, у меня начальник разведпункта чокнутый, как селедка, неполный инструктаж и азартный миллиардер в придачу. А ты не можешь мне объяснить, что надо делать?
– Не могу, – отвечает Рамона – тихо и безнадежно.
А потом вдруг наклоняется вперед, обнимает меня руками, утыкается подбородком мне в плечо и начинает беззвучно плакать. Это последняя капля. Меня пытались сожрать зомби, меня подкалывал Брейн, меня отправили на Карибы, меня инструктировал во сне Энглтон, меня представили богачу с глазами ядовитой рептилии, меня отчитывал старый спивающийся шпион, но это все часть работы. А вот это – нет. Нет такой инструкции, которая предписывала бы, что делать, когда сверхъестественный жуткий душеед, замаскированный под прекрасную женщину, начинает рыдать у тебя на плече. Рамона тихо всхлипывает, а я просто стою, парализованный нерешительностью, неуверенностью в себе и джетлагом. Наконец я делаю единственное, что приходит в голову, и обнимаю ее за плечи.
– Ну, ну… – бормочу я, потому что не знаю, что еще сказать. – Все будет хорошо. Так или иначе.
– Не будет, – хлюпает носом Рамона. – Ничего не будет хорошо. – Она отстраняется. – Мне нужно высморкаться.
Я понимаю намек: отпускаю ее и отступаю на шаг.
– Если хочешь поговорить…
