Индия потянулась к его запястью. У нее вспыхнули щеки. Она разом вспомнила все предыдущие события. Сейчас понедельник, утро. Инфекция атаковала организм Сида в субботу вечером, вызвав септический шок. Индия тридцать шесть часов подряд боролась за его жизнь. Несколько раз она с ужасом сознавала, что вот-вот его потеряет, но он выкарабкался. Его пульс стал устойчивым. Не то чтобы сильным, но устойчивым.
Она встала за термометром и поймала свое отражение в настенном зеркале. Безупречно белая накрахмаленная блузка вся пропотела и измялась. Ее локоны напоминали пружины, торчащие из матраса. Глаза затуманенные, а на щеке… следы засохшей слюны.
– Вы жутко выглядите, доктор Джонс. По-моему, вам самой нужна помощь врача, – сказал Сид.
Но Индия не отозвалась. Нечего давать ему повод позубоскалить. Она вытерла слюну, сунула Сиду в рот термометр и засекла время по часам. Через три минуты она извлекла термометр и воскликнула:
– Ха! Да у вас сто и семь десятых!
[14]
И тогда она улыбнулась. Улыбка была широкой, прекрасной, совершенно бессознательной, осветив все лицо Индии. Недавнее замешательство тут же забылось. Печальное недоразумение, и только. Главное – она спасла человеческую жизнь. Сид Мэлоун не отправился в морг. Он по-прежнему лежал в этой палате, живой и говорящий ей пакости. Она изо всех сил боролась за его жизнь и победила.
– Вам значительно лучше, мистер Мэлоун. Значительно лучше. Говорю вам с полной уверенностью: вы непременно доживете до ограбления очередного банка, – торжествующе заявила она.
– Зовите меня просто Сидом. Я настаиваю. И можно я тоже буду называть вас Индия? После минувшей ночи и всего такого…
– Нельзя. – Все еще улыбаясь, Индия опустила термометр. – Есть хотите?
– Нет.
– А придется. Я распоряжусь насчет говяжьего бульона для вас и заставлю его проглотить, даже если для этого вас придется привязать к койке.
– Обещаете?
Индия выпучила глаза. Она снова села и сняла повязку с раны Сида. Ее движения были быстрыми и энергичными. Усталость исчезла, сметенная одержанной победой. Индия осмотрела рану. Воспаление уменьшилось.
– А у вас удивительно сильный организм, – сказала она. – Будь на вашем месте кто-то послабее, он бы точно лежал сейчас в морге.
– Я тут ни при чем. Это вы, – возразил Сид. – Я слышал слова вашего начальника. Он считал, что я не стою ваших усилий. Большинство врачей не стали бы со мной возиться. Я вам обязан жизнью, доктор Джонс.
Индия смотрела ему в глаза, не зная, что и думать. Говорил он это всерьез или опять смеялся над ней? Она вспомнила первую ночь, проведенную в его палате. Ее откровенный рассказ о себе. Индия до сих пор не понимала, зачем рассказала ему все это, и сожалела о допущенной оплошности.
– Это моя работа, мистер Мэлоун, – быстро произнесла Индия, отметая его благодарность.
– Ах, да. Ваша работа. Конечно.
– Черт побери! Ты все еще здесь? – послышался голос у двери.
– Никак я злоупотребляю вашим гостеприимством? – спросил Сид.
– Я не про тебя, Мэлоун. Я про доктора Джонс, – сказала Элла Московиц.
– Как видишь, – ответила ей Индия, неожиданно для себя переходя на «ты».
– Значит, домой ты не ездила?
– Нет.
– Индия, ты торчишь здесь с вечера субботы. Вчера у тебя был выходной день. Гиффорду плевать, на что ты его ухлопала. Через час у тебя начнется прием.
– Элла, не волнуйся. Я захватила смену одежды.
– Меня не твой внешний вид волнует. Тебе нужно отдохнуть. Ты того и гляди свалишься замертво.
Сид посмотрел на Индию, которая отвернулась.
– А я думаю, доктора Джонс очень волнует ее внешний вид, – сказал он.
– Можете думать все, что угодно.
Элла посмотрела на Индию, на Сида и снова на Индию.
– Я что-то пропустила?
– Мне пора, – не отвечая на вопрос, сказала Индия. – Попроси старшую медсестру, чтобы мистеру Мэлоуну принесли говяжий бульон. И пусть ему делают подкожные инъекции морфия: по десять миллиграммов каждые три часа. В полдень ему нужно сменить повязку. Вечером я зайду. Увидимся у Гиффорда. Счастливо оставаться, мистер Мэлоун.
– Постойте? Когда я смогу отсюда выйти? – спросил Сид.
– Самое раннее – через неделю, – ответила Индия, собирая свои вещи.
– Через неделю? Да вы шутите! – взревел Сид. – Не могу я прохлаждаться здесь целую неделю. Я намерен выписаться. Сегодня же.
– Пожалуйста. Но вечером вы вернетесь. Только не в отдельную палату. В морг.
– Хватит меня пугать! Я прекрасно себя чувствую. Здоров как бык.
– Дорогуша, не задерживайся. Я его успокою, – сказала Элла. – Тебя работа ждет. Только не забудь позавтракать.
Индия выбежала из палаты. По коридору разносился голос Эллы:
– Вот что, парень, если не успокоишься, я позову санитаров. Они явятся с большим шприцем и сделают тебе укол в задницу. Тогда сразу рот закроешь.
По пути из больницы Индия чувствовала: она что-то упустила. Она мысленно перебрала распоряжения, данные Элле. Нет, все учла. Она записала все данные его осмотра. В историю болезни она их занесет позже. Тогда что же? Что она могла забыть?
Свернув с Хай-стрит на Варден-стрит, она вспомнила. Историю Сида! Она ведь так и не выслушала его историю. Они же договаривались: она расскажет ему свою историю, а он ей – свою. Но он ничего не рассказал. Следом она сделала неприятное открытие: она хотела услышать его историю. Очень хотела.
Глава 17
– Давай все разложим по полочкам, – сказал Джимми, брат Джо. – Альф мертв. Склад «Марокко» сгорел дотла. Ты знаешь, кто это сделал. А полиция не в силах никого арестовать?
– Так они говорят. Свидетелей не было. Только слова умирающего Альфа, которые легко оспорить.
Они с Джимми сидели у него в кабинете и пили шотландский виски. Часы показывали девять утра. Одежда Джо пропахла дымом. Его лицо почернело от копоти. Он вернулся домой пару часов назад и сразу позвонил Джимми. Брат быстро примчался.
– Они что, не могут даже просто задержать этого мерзавца? – спросил Джимми, потрясенный смертью Альфа.
– Получается, что так. По их словам, задержать его несложно, но они не смогут предъявить ему никаких обвинений.
Джо сделал новый глоток. Он не спал более суток, но усталости не чувствовал. Давно он не находился в таком взбудораженном состоянии. За ночь он пережил бурю эмоций: ярость, негодование, горе. Но к утру буря утихла, сменившись решимостью. Спокойной и неотступной.
– Джимми, там ничего не меняется. Тебе ли этого не знать? – вдруг спросил он брата. – Преступления. Бедность. Повседневная жестокость. Пока ехал оттуда, смотрел из окошка экипажа. Ветхие дома. Унылые, грязные улицы. Уоппинг, Уайтчепел… Да весь чертов Ист-Энд такой! Там ничего не меняется.
