– Мамочка, ты должна мне ответить. Обязательно. Это очень важно.
– Если я отвечу, ты вернешься в постель?
– Да. Так ты знала его?
– Да.
– Много лет назад?
– Да, много лет назад.
– Мистер Бакстер – мой настоящий отец?
– Шарлотта!
– Да или нет? Я слышала, как отец говорил, что я не его дочка. В кабинете. И еще я слышала, как он назвал меня… ублюдком. Это было еще до Африки и до ямы. Я не знала, что́ значит «ублюдок», и спросила у Мэри. Она меня отругала и назвала это слово нехорошим. Тогда я спросила одного мальчишку на корабле, и он мне рассказал. Я рада, что лорд Литтон не был моим отцом. Я тоже не чувствовала себя его дочкой. Так мистер Бакстер – мой отец? В смысле, настоящий? Мамочка, ты должна мне ответить.
– Да, Шарлотта. Он твой отец.
– Ты когда-то его любила?
– Ты задаешь мне очень взрослые вопросы.
– А мне пришлось все это время быть очень взрослой.
– Согласна, – кивнула Индия. – Ты права. Да, я любила его. Очень.
– И сейчас любишь?
– Да.
– Он хороший человек?
– Хороший.
– Тогда почему ты загрустила?
– Шарлотта, почему тебе приспичило это знать?
– Мама, отвечай! Почему ты загрустила?
– Я загрустила не из-за него. Наоборот, он дарил мне много счастья. Мне грустно, что я не могу быть вместе с ним.
– А мистер Финнеган – брат мистера Бакстера? Я слышала, он так говорил в доме леди Уилтон.
– Да, брат.
– И он же приходится братом миссис Бристоу. Значит, он мой дядя, а миссис Бристоу – моя тетя. Тогда получается, Кейти, Чарли, Питер и маленькая Роуз – мои двоюродные братья и сестры.
– Все так.
Шарлотта помолчала, переваривая услышанное.
– По-моему, они очень приятные люди, и они мне очень нравятся.
– Согласна с тобой. Они мне тоже очень нравятся.
Шарлотта посмотрела на полосы лунного света, льющегося из окон, и задумчиво наморщила лоб.
– Я должна тебе кое-что отдать. Это от мистера Бакстера. Я долго думала, отдавать или нет. Теперь решила отдать.
Шарлотта полезла в карман халата и достала конверт.
Индия едва не вскрикнула.
– Шарлотта, и давно у тебя этот конверт?
– Мистер Бакстер дал его мне, когда уезжал из дома леди Уилтон.
– Шарлотта! Я же тогда тебя спрашивала, оставил ли он хотя бы записку. Ты говорила, нет. Значит, врала?
– Ну… немножечко.
– Теперь отвечай: почему сразу не отдала мне его письмо?
– Думала, тебе станет еще грустнее. – Шарлотта поцеловала мать в щеку. – Спокойной ночи, мамочка. Надеюсь, письмо тебя развеселит.
– И ты даже не хочешь узнать, о чем он пишет?
– Утром расскажешь. Я жутко устала. Ужасно трудно быть взрослой.
Шарлотта ушла. Индия вскрыла конверт. Там лежал листок бумаги. Она сразу узнала почерк Сида. Кроме письма, в конверте оказалась согнутая пополам фотография с пожелтевшими краями. Индия развернула снимок. У нее перехватило дыхание. Эту фотографию она когда-то подарила Сиду. Снимок участка, доставшегося ей по завещанию Уиша. Пойнт-Рейес, место на побережье Калифорнии. Снимок потрескался и немного выцвел, но не потерял своей красоты. Дрожащими руками Индия развернула письмо.
Моя дорогая Индия!
Когда ты будешь это читать, я буду уже далеко. За многие мили от тебя. Если я останусь, полиция обязательно до меня доберется. Хуже, если меня видели выезжающим из поместья леди Уилтон. В таком случае весь Найроби будет знать об этом. Кикуйю – невероятные сплетники, и их «кустовой телеграф» работает гораздо быстрее обычного. Ты даже не представляешь, с какой скоростью разлетаются такие новости.
Я очень хотел остаться с тобой. Хотел увидеть, как ты поправляешься, набираешься сил. Хотел по-настоящему узнать прекрасное и храброе создание – нашу дочь. Но боюсь, если я сейчас не уеду, то навсегда потеряю шанс свидеться с вами.
Я нарочно всем сказал, что отправлюсь на восток. На самом деле мой путь лежит на запад. Если повезет, доберусь до Габона, до Порт-Жантиля, где надеюсь найти корабль. Денег у меня немного. Скорее всего, придется подрабатывать, соглашаясь на любую работу. Поэтому мне понадобится около года, чтобы добраться туда, куда я хочу попасть. Путешествие не будет легким и безболезненным, но я обязательно его совершу. Больше чем что-либо в этом и ином мире я хочу снова увидеть тебя и Шарлотту. Я хочу жить рядом с вами, любить вас обеих и этим восполнить все печальные, жестокие, безнадежные годы, проведенные без вас.
Индия, благодаря тебе я узнал, что такое любовь и вера. Ты заставила меня поверить в это. Я верю и всегда буду верить.
Поверь и ты в меня. Поверь в нас. В нас троих.
Встречай меня там, где небо смыкается с морем.
Жди меня там, где начинается мир.
Эпилог
1907 год
Хуан Рамос, начальник станции Пойнт-Рейес, взглянул на ручные часы. 17:12. Те, кого он высматривал, могли появиться в любую секунду. Он вытянул шею, чтобы лучше видеть Меса-роуд. Улицы, где днем кипела жизнь, опустели. Тогда там было не протолкнуться от фермерских телег и фургонов, нагруженных бидонами с молоком и бочками со сливочным маслом. Рядом стояли телеги рыбаков, привезших ящики с семгой, форелью, устрицами и крабами. Все это изобилие предназначалось к отправке в Сан-Франциско. Но и фермеры, и рыбаки давно разъехались по домам.
Когда минутная стрелка передвинулась на одно деление, Хуан заметил их. Врач-англичанка и ее дочь сидели в рессорной двуколке. Как всегда, спины обеих были безупречно прямыми.
Хуан Рамос знал эту женщину. Впрочем, ее знали все местные жители. На Меса-роуд она открыла больницу, где никому не отказывала в помощи. У кого водились деньги, платили ей за прием. Те, у кого их не было, расплачивались маслом и сыром, рыбой, тортильями, яйцами и огненным перечным соусом.
Англичанка приехала сюда год назад, оказавшись владелицей обширного участка плодородной земли, выходящего к морю в районе Лимантур-Бич. Участок находился в семи милях от города. Туда вела извилистая дорога, пролегавшая по пересеченной местности. Первоначально участок принадлежал другому англичанину – предпринимателю, купившему его в девятисотом году. Тогда же поползли слухи, что там построят роскошный курорт, куда будут приезжать богачи из Сан-Франциско. Поговаривали о новом здании станции и даже о строительстве ветки до курорта, а также о том, что жизнь городка неузнаваемо изменится. Кому-то ведь надо обслуживать состоятельную публику. Однако дальше разговоров дело не пошло.
