– Что за люди такие? – возмущалась мама. – Почему это мы должны к ним идти, а не они к нам, как полагается?! Они совсем не уважают традиции? Буду я ещё ходить ко всяким!
Но Зарифа намекнула ей, что матери девицы, которой слегка за тридцать, не следует проявлять строптивость, и в один прекрасный погожий день мама нацепила своё самое нарядное платье, увесилась пресловутым золотом (через стену я слышал, как Зарифа ругается с ней, пытаясь убедить, что это убожество и лучше ничего не надевать вообще, чем так выставляться, на что мама заявила: «Ничего, пусть видят, что мы не нищие какие-нибудь и мою дочку абы как содержать нельзя!»), Зарифа нарисовала себе красивое, но не слишком яркое лицо, Бахрам зашёл за ними пешком (чтобы не шокировать маму раньше времени роскошным автомобилем), и они шумно отбыли.
Я снова остался один, но на этот раз мне казалось, что я совсем один, как будто мама и Зарифа покинули меня навсегда, словно это они уехали в другую страну. Пустая квартира впервые показалась мне чужой и неприветливой. Она словно выдавливала меня из себя, как занозу, и я сдался, сбежал и, выйдя под небо, почувствовал себя свободным. Почему-то заткнулись, выдохшись, все неугомонные пожирающие землю чудовища, притаился ветер, а мои собственные шаги казались мне более широкими, чем обычно.
Проходя мимо одного банка, я заметил машину Мики, а затем и его самого. Он вышел с важным видом, потея в своём слишком тёплом для сентября костюме, сжав в одной руке картонный стаканчик с кофе – непременный атрибут любого делового миллениала, а в другой – тонкую жёлтую папку наверняка с чрезвычайно важными документами и телефон. От телефона к голове Мики тянулся проводок наушников, и он громко разговаривал, словно бы сам с собой, производя впечатление сумасшедшего. Я подошёл к нему и крикнул «Привет!», но удостоился только равнодушного беглого взгляда, после чего Мика, продолжая болтать, влез в машину со всем своим барахлом, подал засуетившемуся стоянщику копеечку и начал отъезжать.
– Ну и хрен с тобой, – сказал я и продолжил свой путь, с настроением не то чтобы испортившимся, но слегка затенённым на горизонте тучей неоформившейся мысли.
На площади Фонтанов я заглянул в Heavy Metal Cafe. Измученно улыбающиеся официанты у дверей сразу же предупредили меня, что мест нет и не будет, чему я не удивился: до тех пор пока вся продвинутая молодёжь не сделает здесь селфи и не зачекинится, их завышенные цены никого не испугают. Я ответил им, что ищу Джонни. Они подали Джонни. Моего лучшего друга было не узнать – лакейская улыбочка, таящая в своих углах пожелание сдохнуть. К счастью, при виде меня эта улыбочка у него поулеглась.
– А, это ты, – буркнул он. Я испытал облегчение.
– Я, и я всё ещё жив, а не покончил с собой.
– Да? П…ц! А я тут е…шу, времени нет даже покурить.
– Я что пришёл… Хотел тебе рассказать…
Тут Джонни позвали, он отвлёкся, и бросив мне: «Сорян, видишь, что тут у нас, потом расскажешь», – убежал. В его последнем обращении ко мне не было ни одного матерного слова, и это показалось мне зловещим признаком.
– Да, пропал чувак, – вздохнул один из официантов, глядя вслед моему другу.
– В каком смысле? – спросил я, встревожившись.
– Ещё пару дней назад играл в легендарной группе. Death and Resurrection. Их лидер летом покончил с собой. А теперь вот они распались.
– Логично. Нет лидера – нет группы. Он им песни писал, а теперь кто будет? – добавил другой.
– Вот жаль. Этот чувак мог стать легендой. – Первый официант огорчённо развёл руками, на которых я заметил характерные гитарные мозоли.
– Да мудак он был, – злобно выплюнул второй. – Если бы у меня такой талант был, я бы себя не убил. И ещё по такой мудацкой причине.
– Ладно, я пойду, – короткий диалог этих двоих вызвал во мне и гордость и досаду. Хотелось выкрикнуть им в лица: «Если я такой талантливый и музыка моя такая офигенная, что же вы раньше ничего обо мне не знали?!» Они даже не посмотрели на меня, поглощённые обсуждением моего безвременного ухода.
Я продолжил обход города, мне казалось важным непременно ещё раз увидеть все места, которые я любил, а может быть, я успею посмотреть и те, в которых никогда не бывал, но хотел побывать. И, пока я шёл, меня поражало количество людей на улицах. Такое впечатление, что в этом городе никто не работает. Или все работают сами на себя. Успешные владельцы малого бизнеса, фрилансеры, фотографы, смм-менеджеры, дизайнеры, стартаперы – куда ни кинь взгляд. Кто из них действительно владел своей профессией и кем из них владела профессия?
Спустившись в подземный переход, я отдал свои уши на растерзание уличному певцу с акустической гитарой – у него кадык был больше всех остальных частей тела, а горланил он так, словно двух дерущихся котов поместили в жестяное ведро. Люди ускоряли ход, оказавшись в зоне звукового поражения его слезливых турецких песен, но были и те, кому нравилось, за счёт них и росла жиденькая кучка денег в раскрытом футляре на полу.
– Ай, Тарлан, может, его возьмём в нашу группу? – услышал я задорный голос где-то впереди себя.
– Тогда мы сможем шантажировать людей. Типа: купите наши диски и майки, а то он не заткнётся.
Тарлан, наш Тарлан, шёл шагах в десяти от меня в компании пятерых пацанов, старшему из которых было не больше двадцати. Я приблизился, чтобы поздороваться, и заодно немного подслушал их разговор.
– А может, кому-то понравится? Есть же люди, которые слушают Узеира…
– Ты называешь их людьми?! Честно говоря, вот не прогневается на меня Бог, но я бы устроил концерт Узеира, запер двери и поджёг… После такой чистки, думаю, ситуация в стране сильно улучшилась бы. По всем показателям.
– Вот, между прочим, это идея!
– Тарлан! Тарлан! – крикнул я и ужаснулся, как неожиданно громко прозвучал мой голос. Мой «подмастерье», как я его называл когда-то, оглянулся, пошарил глазами по пустому пространству вокруг меня, пожал плечами и вернулся к разговору. Из вредности и ради чистоты эксперимента я ещё раз позвал его по имени, с тем же результатом. Он видел, но не узнавал меня.
Тогда я решился на отчаянный шаг. Уединившись на одной из наименее популярных аллей бульвара, я позвонил Сайке. Она не ответила, но сама перезвонила через пару минут.
– Ты… зачем мне звонишь? – Её голос звучал так слабенько, словно она была на грани обморока, ну, или делала вид.
– Просто хотел узнать, как дела, – это было самое мерзкое, самое пошлое, что я мог сказать в такой ситуации, но в данный момент мне было ой как не до проявлений альтруизма. Происходила какая-то чертовщина, и мне было нужно разобраться.
– Всё нормально. Ты разбил мой телефон, поругался со мной, обвинил непонятно в чём, но быванда бывает да. Я нормуль.
– Чем занимаешься?
– Так да. Всяким. Ния… – она запнулась, но потом мужественно продолжила: –…зи вот начал мой Instagram раскручивать…
