На следующий день участники группы Death and Resurrection запостили фотографии из поезда, в котором они ехали на Тбилисский рок-фестиваль без меня.
Глава седьмая
Реинкарнация
Конец сентября был дождливым. Такая погода всегда звала меня в путь. По утрам я бегал по городу, подготавливая документы к отъезду, а вечерами сидел в Facebook и смотрел, как моя группа завоёвывает Тбилиси, налаживает связи с музыкантами других стран, а Ниязи, судя по всему, налаживает связь с Сайкой, пусть катятся они оба к чёртовой матери. Кстати, о матерях. Моя, судя по всему, до сих пор не верила, что я кому-то мог понадобиться в Туманном Альбионе, и считала, что я впустую трачу время и деньги. Зарифа тоже не особенно интересовалась моими делами, но я мог её понять. Теперь она вскакивала до рассвета, обливалась холодной водой – иногда я просыпался от её визга – и бежала на свидание к своему Бахраму, а свидания их проходили преимущественно на бульваре. Там они гуляли до полудня, потом Зарифа писала картины. Вместе с какой-то другой девушкой, тоже решившей посвятить себя живописи, они сняли мастерскую в Доме художников, и теперь моя сестра вращалась в богемной среде. Влияние этой среды и Бахрама сказалось на её облике – она начала одеваться в яркие, чистые цвета, носила многослойные юбки, вешала на себя крупные украшения в этническом стиле, всегда распускала волосы и чаще смеялась. Ещё она здорово помолодела. Мне было радостно видеть её такой. Мама дулась, потому что содержание семьи опять оказалось полностью на ней. Последние мои сбережения я припрятал на первое время жизни в чужой стране.
В свой отъезд я и сам не верил. Меня не оставляло предчувствие, что если я уеду, то уже больше никогда не вернусь и не увижу ни маму, ни Зарифу, ни наш дом, ни Джонни, ни свою группу. Не увижу я и Старый город, и площадь Фонтанов, и бульвар, и Губернаторский сад, и Баилово, и Советскую, и Военный городок, и все причудливые места, по которым любил бродить в одиночестве, возвращаясь после этого домой со странным их отпечатком в душе. «Глупости, – обрывал я себя в разгар таких мыслей. – Я всегда смогу вернуться. Может быть, контракт со мной не продлят, а может, я сам не выдержу одинокой новой жизни и вернусь». Но уверенность в том, что я не смогу вернуться, даже если захочу, никуда не девалась. Это было неприятное, невыносимое чувство, от которого невозможно избавиться вроде чесотки где-то между горлом и ухом.
Со дня знаменательных событий в Energetica прошла неделя, и группа вернулась с фестиваля на пике своей славы. Я встретился с Джонни и потребовал у него объяснений.
– Такие дела, бро. – Джонни озадаченно смотрел на меня, как будто не был уверен, видит он меня перед собой или нет. – Этот п…бол, когда ты ему по е…лу вп…ячил, так насел на нас, покажите ему, говорит, что не он тут хозяин, вы команда, а он один, и так растреп…онился, мы и поехали.
– И как вам, понравилось выслушивать хвалебные оды моим песням?
– Бля буду, мне самому было х…во!
– Ну допустим. А что там эта? Осуществила свою мечту?
– Это какую?
– Закрутить роман с Ниязи.
– Ох…ть!!! Без п…ды?!
– Судя по их переписке… – И тут я подумал, что вообще-то это он ей написывал, а она лишь со свойственным ей легкомысленным кокетством позволяла ему восхищаться собой.
– Да нет. Не. Она всё время в таком х…м настроении была. Вы разосрались, что ли?
– Собственно, да.
– Б…!
Мы немного помолчали.
– Идём выпьем, что ли? – предложил я.
– О. Нет, чувак, не могу. Наш магазин накрылся п…й, у меня тут сейчас собеседование.
Я посмотрел на него с сочувствием, но про свою намечающуюся работу ничего не сказал. То ли потому, что был обижен на него за предательство, то ли из опасения зависти и сглаза, к тому же я всегда инстинктивно держал в тайне незавершённые важные дела, чтобы не искушать судьбу и не давать повода для злорадства в случае неудачи.
– Сегодня играем в Finnegans? – спросил я.
– Типа того, – сказал Джонни, и снова его лицо приобрело дурацкое растерянное выражение, которое, как я понял, не сулило мне ничего приятного.
– Ну что там ещё, говори!
– Ладно. Однох…венно узнаешь. На твоём месте вроде как Тарлан е…шит.
– Это с какой же стати? Я что, официально объявил о своём выходе из группы, которую сам же и создал? Или я вас распустил? Вы теперь по-другому называетесь и исполняете другие, не мной написанные песни? – мой голос был тихим, размеренным и, надеюсь, достаточно зловещим.
– Ну чувааак, – увещевающим тоном протянул Джонни, – ты же знаешь этого Ниязи хитровые…нного. Он нас всех запутал. Сказал типа ты уже нае…нулся, и нет тебя официально в живых, и светить е…лом на людях тебе нельзя.
– Я сегодня приду играть. Мне нужны деньги. Предупреди остальных. Чмоки-чмоки.
И я ушёл.
Вечером в пабе было непривычно безлюдно, и это в вечер живой музыки! Видимо, я переоценил популярность нашей группы, члены которой, кстати, встретили меня не прохладно, но так же оторопело, как и Джонни. Только Сайка радостно бросилась мне навстречу, но, наткнувшись на невидимую стену, которую возвёл между нами мой холодный взгляд, притормозила, испуганно улыбаясь. Я не вернул ей улыбку, хотя и ощутил внутри себя шевеление жалости.
– А где народ? – спросил я Мику.
– Говорят, паб закрывается.
– Что так?
– Кризис, – ответил Эмиль. – У них в последнее время жопа. Разливного пива почти нет, старые клиенты расползлись куда-то.
– Я боюсь, что сегодня мы в последний раз вообще играем, – добавил Мика.
– Так это у нас сегодня поминки по Finnegans? – тонко пошутил я. Никто меня не понял, да я и не ожидал.
– В таком случае уместно будет сыграть альбом Ouroboros, что отразит характерный для романа мотив бесконечного возвращения, кроме того, я предчувствую возрождение этого знакового места после закрытия, – произнёс голос за моей спиной. Медленно я повернулся к Ниязи, ожидая любого неадекватного поступка с его стороны и одновременно испытывая стыд за своё поведение в Energetica.
– Возрождение?
– Несомненно. Смерть и возрождение, по спирали, пока не достигнешь совершенства и не сольёшься с Богом. Уж ты-то должен это знать.
– Я знаю только смерть.
– Недалёк момент твоего возрождения. Но для этого ты должен умереть окончательно. И это скоро произойдёт.
Я оттащил несопротивляющегося Ниязи в безлюдный угол и обрушил на него стаккато отрывистых вопросов:
– Откуда ты знаешь? Что тебе нужно? Кто ты такой вообще?
– Воу, воу! – с этим возгласом Ниязи поднял руки на уровень своего лица, как будто боялся, что снова будет бит по щекам. – Палехче!
– Хватит паясничать!
