«Какая приятная, просто очаровательная леди», – подумал я, вглядываясь в её хищное лицо, обрамлённое волосами одного из странных кричащих цветов, в которые так любят краситься увядающие женщины. Комментарии читателей были под стать: «Откуда бирутьса токие маральные уроды?! Это все родители винаваты. На ражают твари конченные а потом вот что выростает»; «Черви ванючие, чтоб ваши дети задохли и на их могилах нарисуют и напишут такое!»… И далее в том же духе. Любопытно, что контингент читателей трудов Худатовой составляли совершенно идентичные по многим параметрам люди. Например, грамотность, точнее, немыслимое, даже карикатурное, её отсутствие. Даже странно было видеть, что люди, пишущие подобным образом, вообще умеют читать. А ещё – беспомощная агрессия, бьющаяся в каждом слове. Становилась ли их жизнь менее омерзительной и невыносимой после того, как они облегчались словесным поносом в специально отведённом для этого месте? Во все времена обездоленная толпа, гнетомая собственной никчёмностью, любила кровавые зрелища, во время которых можно было проораться и выплеснуть злобу. Сейчас это тоже практикуется, но на ином, менее физическом уровне. Наверное, для этого и существуют такие, как Худатова, хотя сами они считают, что служат благородной цели вещать правду и защищать обиженных.
«Эта явления на самом деле очен показывает. Народ не знает что ему делат и маитса этим, поправ их прав».
«Интересная вы женщина. Вы призываете изувечить и подвергнуть групповому изнасилованию человека, который запачкал краской кусок камня, установленный над разлагающимся куском мяса. Какое наказание тогда, по-вашему, будет уместно для журналистки, которая своими злобными писульками, вдохновлёнными непроверенной информацией от пары гулящих малолетних лгуний, довела очень хорошего, доброго и несчастного человека до двух инсультов, публично оклеветав его? Какие органы в таком случае вы бы посоветовали вырвать у этой не в меру ретивой журналистки?»
Не веря своим глазам, я четырежды перечитал этот комментарий. «Кто ты, о прекраснейшая?» – хотел написать я в ответ, но не мог, будучи официально «разлагающимся куском мяса». Вместо этого я полез на Её страницу. Да, Она существовала. И выкладывала в сеть свои фотографии, и делилась песнями, и пекла пироги, и смеялась, и грустила, и жила. По всем законам Её не должно было существовать, но теория вероятностей дала сбой, и вот Она здесь, прямо в одном городе со мной, пишет под постом обо мне, защищая кого-то мне неведомого, и если этот неведомый не ушёл к праотцам от своих двух инсультов, то я ему чертовски завидовал, кем бы ни приходился он Ей. Мне страстно хотелось узнать всю историю целиком, и я буквально выжег себе глаза, внимательно просматривая страницу Худатовой до самого дня её основания, но так ничего и не нашёл – страница оказалась новой, но и за четыре месяца её существования на ней скопилось столько злобы, ругани и угроз, что мне захотелось принять душ и смыть с себя всю эту гадость.
Комментарий Прекраснейшей висел под постом, как лезвие гильотины, ожидая ответа. Я мог только гадать, какими проклятьями разразится в ответ журналистка. Обычно, если находился кто-то достаточно смелый, чтобы возразить ей или в чём-то обвинить, Худатова в грубейших выражениях высмеивала внешность, лишний вес, склонность кожи головы быстро засаливаться, образ жизни оппонента – всё, к чему можно было придраться, и радовалась, как она лихо уничтожила презренного врага. (А затем выставляла скриншоты у себя на странице, чтобы толпа могла порадоваться, и в описании к этим скриншотам Худатова поясняла, что поведение противника, безусловно, является следствием «плохого секса»). Но Прекраснейшая была безупречна. Я ждал бури – буря не разразилась, зато произошло нечто в высшей степени неожиданное. На комментарий ответил Ниязи, который тоже, очевидно, следил за публикацией. «Прошу прощения за то, что, вероятно, вмешиваюсь не в своё дело, – написал он с несвойственной ему тактичностью, – но не могли бы вы рассказать мне подробности этого дела в личном сообщении? Мне кажется, я могу вам помочь». Ай да Ниязи! Уж не решил ли он покуситься на Прекраснейшую? И как же, интересно, он мог ей помочь?
Я задал ему этот вопрос, когда он написал мне, но ответа не получил. Ниязи даже не сказал мне, ответила ему Она или нет. Но через некоторое время комментарий Её исчез, словно Мадина Худатова впервые в жизни не нашлась что ответить и решила просто сделать вид, что ничего не произошло.
«Сегодня ты должен показаться на кладбище», – написал мне Ниязи. Слово «должен» возмутило меня, но я не стал спорить, а просто спросил: «Кому?!» – «Для начала кому-то из твоих друзей, которые в курсе нашей маленькой игры, чтобы они смогли подстраховать тебя. С ними должен быть кто-то посторонний, кто-то молодой, кто сидит в соцсетях. Думаю, нам сгодятся Саялы, Фархад и… как там звали эту рыженькую? Ксения! И я тоже там буду». – «Нет, только не Ксения!» – «А что такое? Какие-то проблемы?» Тут я понял, что веду себя подозрительно, и написал: «Да нет, никаких проблем в принципе». Гораздо больше, чем перспектива встречи с Ксенией, беспокоила затея Ниязи, ещё одна в целой череде затей, которая, как мне казалось, должна была рано или поздно оборваться публичным избиением моего вовсе не умершего тела. Собственно, почему Фархад из Born2Burn и Ксения вдруг должны пожертвовать своим вечером и провести его на моей могиле? Я спросил у Ниязи: «А Фархад-то что будет делать на моей могиле? Он же меня ненавидит». – «Он будет на ней танцевать». И я так и не понял, шутит Ниязи или нет.
В очередной раз продемонстрировав свой дар убеждения, Ниязи заручился присутствием всех троих свидетелей в указанное время в указанном месте.
– Мы должны сработать точно, как часы, – бормотал Ниязи, накладывая на меня лёгкий грим, призванный придать мне потусторонний вид. – Ты должен появиться и сразу исчезнуть, чтобы они увидели тебя лишь мельком. Они не должны быть точно уверены в том, что видели, иначе могут что-нибудь заподозрить. Прятаться будешь в мавзолее, который там рядом. Заранее позаботимся о том, чтобы он был открыт. Я кину тебе вызов, это будет сигналом к выходу. Появишься, встанешь позади могилы, убедишься, что тебя заметили, – и сразу назад. Только не суетись. – Он прошёлся серыми тенями по моим подглазьям.
– А тебе не приходило в голову, что душа человека после смерти выглядит несколько лучше, чем его бренное тело? – спросил я, увидев в зеркале свою физиономию, требующую не то отпуска на морском курорте, не то немедленной госпитализации.
– Мне-то приходило, – высокомерно произнёс Ниязи. – Но всем остальным – нет. А мы должны давать людям то, чего они от нас ожидают.
В шесть часов вечера неожиданно пошёл дождь. Ниязи ликовал.
– Идеальный антураж! Шум дождя заглушит твои шаги, и сам ты будешь выглядеть куда более зыбко из-за падающих капель. Чтоб ему до утра продолжаться!
Мы взяли такси. Таксист включил было что-то вроде «Давай давай давай дасвиданья, Больше не люблю я тебе Танья», но Ниязи быстро пресёк эту попытку украсить наш путь музыкой. Он никогда ничего не терпел. Одно из качеств, которые мне хотелось бы у него позаимствовать.
– Они скоро придут, мы договорились встретиться здесь, – сказал Ниязи, взглянув на часы, которые болтались на его тощем запястье, заставляя меня нервничать. – Спрячься.
