– Нет. Джонни мне сказал, что Мика уже поехал договариваться.
– Я буду выступать в «Энергетике»?! – завизжала Сайка и схватилась за телефон. Наверное, решила похвастаться заранее в соцсетях, чего, как известно, делать не следует.
– Ты не наградишь гонца, принёсшего тебе добрую весть? – Я осторожно чмокнул Сайку сзади в шею, но ожидаемого результата не добился, она выскользнула из моих рук, не отрывая пальцев от экрана телефона, и, кажется, вовсе забыла о моём присутствии.
– Хоть чаю мне предложила бы, – метнул я упрёк в её спину.
– Да, сейчас, – сказала она, вероятнее всего, не услышав моей просьбы.
Я отошёл к окну. Подступы к нему закрывала кружевная занавеска, такая широкая, что, пытаясь отодвинуть её, я запутался в липкой ткани, как в саване, и чуть не задушил себя. Преодолев приступ паники, я всё же нашёл выход к окну, из которого открывался вид на серые многоэтажки, беспорядочно громоздящиеся в пространстве. Обычно поглядеть в окно всегда бывает очень утешительно, но только не в таких местах, как это. На проспекте даже не росло ни одного дерева.
Повернувшись к квартире передом, а к городу задом, я увидел, что Сайка сидит на диване, задумчиво листая что-то в телефоне, и даже не думает ставить чайник. Цветы так и остались лежать разбросанными по комнате.
– И что там такого более интересного, чем я?
Она вздрогнула и посмотрела на меня с таким удивлением, что я сказал:
– Да, я всё ещё здесь, и нет, я не вышел через окно.
– Там про тебя пишут, – взяла себя в руки Сайка и зачем-то помахала телефоном в воздухе, как будто я ей не верил. – Типа какой ты был талантливый, и жалко, что раньше про тебя никто не знал. – Она обняла большую подушку в гобеленовой наволочке и начала раскачиваться в такт неслышимой музыке. – Я никого никогда не полюблю так, как тебя.
Мне стало очень неуютно. Никогда ещё её признания в любви не звучали так искренне, и вместе с тем никогда ещё они меня так не пугали.
– Расскажи мне, что с тобой происходит в последнее время? – Я присел на диван и обнял Сайку. Но она только прижалась ко мне, закрыв глаза, и не произнесла ни слова. Почувствовала ли она ледяную тень расставания, нависшую над нами, словно Вечность, так же, как чувствовал её я с тех самых пор, как началась эта история? Может быть, подумал я, она просто не в состоянии объяснить свои чувства. Не каждый умеет это делать, а моя бедная Саялы никогда не отличалась красноречием. Нельзя ожидать его от человека, у которого дома нет ни одной книги. Помню, как меня это поразило, когда я попал к ней домой в первый раз.
– Сайка, – сказал я ей, – разве твой отец не работает в Министерстве культуры? Почему у вас нет книг?
Тогда она ответила:
– Не знаю. Я больше кино люблю. – И присосалась ко мне таким страстным поцелуем, что у меня на нижней губе потом три дня синела гематома. К дьяволу книги, решил я тогда. Лучше потратить свободное время на поцелуи и всё такое прочее. Тогда мы проживали своё самое счастливое время, пребывая постоянно в состоянии эйфории, наивные дети, полагавшие, что в лёгкий век интернета для того, чтобы прославиться, будет достаточно таланта и настойчивости. Главного нам, однако, не хватало – наглости. Именно благодаря ей в Баку, городе, рождающем и подлинных гениев, а не одни только фальшивки, человек, кое-как создающий снимки с заваленным горизонтом и умудряющийся изуродовать на портретах даже красивые лица, становится модным фотографом. Страдающий косолапием энтузиаст, недавно выучивший базовые движения танца, открывает школу, набирает учеников и начинает плести интриги против своего бывшего учителя. Недотёпа-менеджер, разоривший не один бизнес, получает возможность разорить ещё один, потому что хозяину бизнеса не хватает мозгов поинтересоваться послужным списком и рекомендациями, ведь это его знакомый! Не будешь громко о себе кричать – ничего не добьёшься. Поэтому я, всю жизнь полагавший, что талант говорит сам за себя, никогда не удостаивался ничего большего, чем удивлённо приподнятые брови: «Ну надо же, отлично сделано, молодец», – после чего обо мне благополучно забывали. И даже теперь, зная, что положено бегать по улицам и орать в уши прохожим: «Смотрите сюда, вот он я, величайший сочинитель песен в этой стране!», – я не могу заставить себя делать это. Хорошо, что мне повстречался Ниязи, движимый неизвестными мне побуждениями.
Когда я спросил его, что за безумие с кладбищенскими цветами он устроил, Ниязи совершенно не смутился, а только сказал, как будто нечто само собой разумеющееся:
– Она попросила меня, разве я мог ей отказать?
– Но зачем это всё? Что за мемориал она устроила у себя дома?
– Это показалось мне естественным. Ведь она – твоя безутешная вдова. И вообще – перестань придираться ко мне. Разве я нянька Саялы? Разве не для тебя я денно и нощно тружусь? Я даже выдержал несколько часов переговоров с Мадиной Худатовой, а ты ведь знаешь, что я не выношу грязной ругани.
– Кстати, почему? – рискнул я задать давно мучивший меня вопрос.
– Считай, это пятнает моё энергетическое поле. А ведь я такое чистое, светлое существо! Разве не видишь ты сияния, излучаемого мною?
– Радиация излучается, – сказал я. – Вот в то, что ты радиоактивный, – я могу поверить. Нормальным людям лучше держаться от тебя подальше.
Кажется, Ниязи обиделся.
– Так что там с этой журналисткой? – нужно было загладить неловкость.
– Я отослал ей фото изгаженного памятника, писал ей весь в слезах, ах, боже мой, кто же способен на такое подлое, бессмысленное злодейство… Я даже заставил её послушать некоторые твои песни, чтобы она поняла, как ты ценен для общества… был ценен. Она в ярости. Так забавно. Не знает, кого проклинать, поэтому её злоба будет распыляться, как иприт, поражая всех, в том числе непричастных.
– Только непричастных она и будет поражать. – Я задумчиво почесал лоб. – Ниязи, зачем нам всё это?
– Однажды ты поймёшь, – ответил он таким голосом, что эхо этой фразы преследовало меня весь последующий день.
Буря разразилась к вечеру, когда уставшие люди приходят с работы и посещают интернет в поисках хоть каких-то эмоций. Ниязи скинул мне ссылку на страничку журналистки Худатовой, где она поделилась своей статьёй. Статья называлась «В Баку осквернён памятник на могиле молодого музыканта, совершившего самоубийство», на мой взгляд, такой исчерпывающий заголовок не оставлял возможности добавить что-либо по теме (ну разве что в подробностях рассказать, какие именно слова мы там понаписали), и тем не менее статья вышла весьма объёмная. Пока я читал её, а также комментарии, у меня вспотели ладони. От себя госпожа Худатова добавила комментарий следующего содержания: «Друзья мои, это трындец! Народ полностью деградирует, и с каждым днём всё сильнее и сильнее! Тот, кто это сделал, не человек, а УБЛЮДОК! Клянусь Богом, если его поймают, я сама за волосы приволоку эту МРАЗЬ к ногам его матери и отца, вырву ему глаз (а второй оставлю, чтобы он мог смотреть в их безутешные лица!) и заставлю вымаливать прощение! А потом, когда его посадят, очень надеюсь, что в тюрьме его ещё хорошенько изобьют и отпетушат все по очереди. Потому что таких тварей нельзя держать среди людей, их надо абортировать ещё до рождения, а их матерей – стерилизовать, чтобы не плодили мразей!»
