Мы с сестрой посмотрели друг другу в глаза. Пора было признать, что происходит нечто, не вписывающееся в рамки привычной реальности. Новый монитор почему-то начал подмигивать, а затем ровно окрасился в приятный персиковый цвет.
– У вас видеокарта полетела, – громко сообщил я. Все присутствующие игнорировали меня, кроме Зарифы, которая сказала:
– Раз я сегодня работать не смогу, то я, наверное, тогда пойду?
– Конечно, конечно, иди, о чём говорить, – тепло глядя на неё, сказал шеф. Зарифа сменила свои тапочки, позволявшие ей разгуливать по офису бесшумно, как призрак, на уличную обувь, подхватила тяжёлую сумку, с которой спокойно можно было бы отправляться в далёкий поход, и, просигнализировав мне глазами – смысла этих сигналов я, правда, так и не понял, – вышла из офиса.
Шеф как ни в чем не бывало начал обсуждать со мной видеокарту и всё остальное, и стало ясно, что он принимает меня за незнакомого человека, нового работника. Это удивляло и настораживало. Когда мы наконец договорились обо всём (он попытался было предложить мне оплату вдвое меньше, чем я обычно брал за такую работу, но я жёстко пресёк эту попытку, заявив, что прекрасно знаю, сколько он платил предыдущему айтишнику, и шеф, поворчав, смирился), я вышел на улицу и увидел, что Зарифа дожидается меня.
– Что происходит? – спросил я. – Почему он считает, что я – это какой-то новый парень?
– Я сама не поняла. – Вид у сестры был озадаченный и ещё более угрюмый, чем обычно. – Может быть, ему не понравилось, что ты прикидываешься мёртвым, и он решил таким образом дать это понять?.. Хотя нет! Какое ему дело? Я же не отпрашивалась с работы, и ты работать не отказывался… Непонятно.
Итак, знакомые разной степени дальности перестали меня узнавать – по крайней мере, те из них, с кем случай столкнул меня после того, как было объявлено о моей смерти. Как это понимать? Да, и вдобавок ко всему меня перестали звать на работу. Я должен был собрать с дюжину компьютеров для одной фирмы, но они так и не перезвонили – передумали открываться, нашли более выгодное предложение или?.. «Или» ещё не успело оформиться в конкретную гипотезу, но оно уже мне не нравилось. Похоже, в существовании в форме мертвеца были некоторые минусы, и мне предстояло с ними познакомиться.
– Зато у тебя будет выходной, – оптимистично заметил я. – Ты сможешь продолжить портрет.
С недавних пор наш дом пропитался сладким запахом масляной краски. Мама ругалась, но ничего не могла с этим поделать. Приходилось держать окна открытыми, по этой причине мы не могли включить кондиционер, и все обитатели квартиры ходили липкие и злые от жары. Зато на работающую Зарифу было любо-дорого смотреть. Похоже, она нашла себе настоящую музу в лице безмолвного, неподвижного Бахрама, общение которого с призраком очень затянулось. Бывшая хозяйка квартиры нас больше не тревожила, но перспектива жить с посторонним человеком ещё неопределённое количество времени тоже не радовала. Да и кто мог знать, что там происходило между ними? Может быть, Мануш окажется сильнее и захватит тело Бахрама, и тогда нам придётся бежать из квартиры? Или ему не удастся уговорить её, наскучит вся эта история, он вернётся в этот мир и покинет нас? Мне было чрезвычайно любопытно узнать, образовались ли у него на ягодицах пролежни от неподвижного сидения на месте в течение долгих дней. Когда я заикнулся при сестре, что неплохо бы проверить, она заорала:
– Оставь его ягодицы в покое!
Я поспешно отступил, задумавшись.
В тот вечер мама спустилась во двор и громким драматическим голосом обсуждала с соседями проблему нашествия крыс. В стороне от круга, в который соседи собрались, подобно друидам, сидели наши дворовые кошки с мордами одновременно виноватыми и дерзкими, как бы понимая, что, с одной стороны, кошачья природа обязывает их ловить зловредных тварей, но, с другой стороны, они никому ничего не обещали и, следовательно, не должны рисковать своим здоровьем ради людей. Сам я наблюдал за собранием из окна. На голову мне беспрерывно капала вода с соседской простыни, развешенной на просушку этажом выше, но я стойко терпел эту китайскую пытку, потому что речь шла, по-видимому, о геноциде целого крысиного народца, нашедшего пристанище в нашем доме.
Операцией решил руководить дядя Рауф, убеждённый крысоборец, – на них его любовь к животным почему-то не распространялась. Видимо, детское воспоминание об укушенной соседке Мануш простёрло свои ядовитые щупальца во взрослую жизнь дяди Рауфа.
Я услышал, как жители нашего дома порешили на том, что для начала дядя Рауф расставит везде обычные стандартные мышеловки. У меня имелись опасения, что мама догадается об участии, которое по глупости и мягкосердечию я проявил к незваным гостям, и пожалуется на меня соседям, но, к счастью, этого не произошло. Наверное, она решила, что крысы самостоятельно открывают холодильник и нарезают себе колбасу и сыр.
Кстати, пока длилось совещание старейшин двора, по карнизу нашего балкона деловито проследовали, вихляя серыми задами, три или четыре маленьких пасюка. Один из них остановился и посмотрел прямо на меня с грустью и, как мне показалось, надеждой, забавно шевеля маленьким розовым носом. Я почувствовал на себе неприятное бремя родительской ответственности, но это чувство ослабло, пока я шёл на встречу с Сайкой, а когда я увидел её подпрыгивающие при каждом шаге чёрные кудри, исчезло вовсе.
Мы плыли сквозь жаркую ночь, сквозь невыносимую влажность воздуха и толпу людей, непонятно с какой целью выползших из своих кондиционированных нор. Было много туристов – легкоузнаваемых по странной одежде и легкомысленно-беззаботным выражениям лиц. С достойным восхищения идиотизмом они фотографировали всякое новодельное дерьмо, устрашающего вида статуи – талисманы Олимпиады, обезображенные облицовкой «под старинку» памятники стиля конструктивизм и прочую порнографию. Все кафе оказались забитыми, и мы с Сайкой скитались, неприкаянные, не зная, где присесть. В конце концов нам удалось отыскать свободную скамейку в саду развалин за крепостными стенами – остальные были заняты такими же, как мы, влюблёнными парочками, и одна как раз убралась перед нашим приходом.
Стоило нам сесть, как Сайку прорвало (её всю дорогу распирало, она всячески намекала мне, что нашла нечто захватывающее, я так понял, какую-то очередную сплетню).
– Я эту Нигяр нашла в Фейсбуке, и смотри что… Та-а-ак, Нигяр Гусейнова, – Сайка вытащила из сумочки телефон, набрала имя в поиске и ткнула в нужный профиль пальцем. – Смотри, у неё вся хроника в чём.
Я просмотрел хронику и понял, что Сайка имела в виду. Страница новоиспечённой невесты Илькина была похожа на love story самой Нигяр и её – Матерь Божья! – родного дяди. Сколько я ни листал её вниз, ни одной публикации, которая не сопровождалась бы упоминанием горячо любимого дяди со смайликами-сердечками, мне не повстречалось. Одна за другой шли совместные фотографии, на которых Нигяр прижималась к своему дяде – мужчине рослому и видному – так, как обычно прижимаются далеко не племянницы. Выражение лица у дяди, как мне показалось, везде было немного растерянное. Казалось, что его уже начали посещать смутные беспокойства неподобающего характера, каких он не ожидал испытать по поводу девочки, которую, вероятно, держал на руках, когда она была маленьким свёртком, и рождению которой так радовался. Подписи к фотографиям «Love you uncle ♥ ♥ ♥», видать, душевного равновесия ему тоже не добавляли, как и комментарии от некоторых нетактичных, не осведомлённых о родственных связях Нигяр и значении слова uncle личностей: «Прекрасная пара», «Отлично смотритесь вместе!». На это Нигяр отвечала с отчётливым притворством, что: «Этожемойдядя» и «Яонёмговорилавызабыли?».
