– И что теперь с этой девушкой?
– Живёт отдельно от родителей, квартиру снимает вроде с подругой. Все отвязались от неё. Всё нормально.
– Удивительно, как некоторым с родителями везёт, – пробормотал я. Это надо же – так довести человека, чтобы он откупился свадьбой от собственной семьи!
– Ты пойми, – ласково заговорил Ниязи, возвращая меня в намеченное им русло диалога, – нам нужно постоянно поддерживать интерес к тебе и твоей романтической смерти. Людям будет легче переживать за тебя, если они вложат в свои страдания некоторую сумму денег. Они как бы купят себе абонемент на скорбь по тебе, и им придётся им пользоваться, раз деньги вложены, понимаешь?
– Со спортзалами такой номер не прокатывает.
Но здравый смысл в этой идее определённо имелся.
– А потом, – продолжал Ниязи, – они будут ходить на твою могилу, чтобы подумать о смысле жизни, о вечности там всякой. Ну и чтобы убедиться, что их деньги надёжно вложены в памятник, конечно. Твоя смерть станет коллективным детищем прогрессивной части народа, вот! Твои песни скоро зазвучат во всех кафе и во всех машинах!
– Другим вот ничего такого не приходится делать, чтобы прославиться, – пожаловался я.
– Для этого надо было родиться в стране, где общество не игнорирует своих гениев, – равнодушно ответил Ниязи.
Я в приступе эллинистического фатализма решил: пусть всё идёт, как идёт, в конце концов, даже интересно, во что это всё выльется.
Мы вернулись в зал ресторана.
Ниязи быстро устроил так, что мы с Сайкой познакомились с Нигяр. Илькин после вчерашнего смотрел на меня как на опасного сумасшедшего, которого добрые родственники почему-то до сих пор не упекли в дурдом. Мы все вместе пошли танцевать, и эта Нигяр извивалась, как танцовщица гоу-гоу в клетке. Хотя чувства ритма ей, к сожалению, недоставало. Наш с Сайкой танец напоминал больше отчаянные манёвры, в ходе которых моей единственной целью было заслонить её от толпы бешеных мужиков, исполнявших пляску святого Витта в центре площадки. Илькин топтался на месте, стараясь не растерять свой солидный вид, и косо поглядывал на нас с Сайкой. Ниязи куда-то запропастился, заставляя меня нервничать. Что ему ещё в голову придёт?
Потом он вынырнул из толпы и запрыгал к нам. Оттеснил Илькина к Нигяр, которая запрокидывала голову и приоткрывала томно рот, явно изображая из себя какую-то юную порочную поп-диву. Я хохотнул, наблюдая за тем, как Илькин неуклюже шевелится возле своей суженой, а она не обращает на него внимания. На сей раз Ниязи, как мне показалось, разыгрывал заведомо проигрышную партию.
Натанцевавшись, мы выпили по коктейлю, и Ниязи вытащил нас из ресторана на бульвар, где было темно и тихо, только море шелестело, обтираясь о бетонные берега. Я понял, что нам с Сайкой следует элегантно слинять, дабы оставить Илькина и Нигяр наедине с их свахой. Когда мы уходили, я слышал, как за спиной у меня бьётся в конвульсиях диалог, который они пытались наладить не ради самих себя, но ради какой-то, наверное, великой благой цели.
Когда мы оказались на достаточно далёком расстоянии от этой троицы мучеников, Сайка разразилась комментариями, которые, должно быть, долго удерживала в себе:
– Видел, с какой сифой
[21] эта Нигяр ходит? Как будто мы все должны ей здесь. А каблуки, каблуки – длиннее, чем ноги!
– Что, ревнуешь своего Илькина?
– Он на неё не смотрел даже!
Я продолжал подшучивать над Сайкиной ревностью до тех пор, пока сам в неё не поверил и мы не разругались. Возле её дома мы помирились, но, целуя Саялы на прощание, я опять с тревогой подумал о пропавшей записке. Что, если Ниязи её найдёт?
Дома меня встретили переполохом мама и Зарифа. Из маминых криков и холодных замечаний, которыми разбавляла эти крики сестра, я уяснил, что они обнаружили логово крысиного короля с остатками пищи, которую я ему носил, но, к счастью, не его самого. Должно быть, его заботливые подданные перетащили его куда-то в более безопасное место. Если бы мамулечка узрела клубок переплетённых между собой крыс, боюсь, что пришлось бы вызывать «Скорую».
– Крысы! – вопила мама так, словно уже была вся облеплена этими милыми зверюшками, как герой рассказа Эдгара По «Колодец и маятник».
– Ты же не хотела завести кошку, – с мстительным удовольствием ответил я. – Сейчас бы и никаких крыс не было.
– Да у нас полон двор этих кошек! – пуще прежнего взвилась мама. – И хоть бы хны! Сделай что-нибудь!
– Мне они не мешают, – отрезал я, уходя в свою комнату.
Как я и надеялся, король переселился туда. Приникнув ухом к полу под столом, можно было услышать, как он там возится и попискивает. Под эту музыку я и заснул, и снился мне Бахрам в пластмассовых доспехах и с длинным воздушным шариком-колбаской вместо меча. Кажется, он спасал Зарифу. Наверное, от самой себя.
Этот сон плавно перетёк в рёв мобильного, разрушивший один мир, лёгкий и прекрасный, и построивший вокруг меня мир ломоты в костях и утреннего головокружения. Я едва дополз до стола и ответил на звонок Зарифы. Сестра уже пришла на работу и обнаружила нечто ужасное. Что именно, я спросонок не понял, но поспешил ей на помощь.
Оказалось, что единственный самец в коллективе, не будучи одарённым в своей сфере, но имея при этом высокие притязания, воспылал завистью к успехам Зарифы, которая пахала, как одержимая, по девять часов в сутки, не отвлекаясь на посиделки в Facebook и прочих болотцах интернета. Высокое чувство побудило самца испортить файлы, с которыми работала моя сестра таким образом, чтобы их невозможно было открыть. Разумеется, он всё отрицал, но у Зарифы не было сомнений на этот счёт. Айгюль, которую я шокировал во время своего прошлого визита, утверждала, что видела, как сотрудник (я, наконец, запомнил его имя – Вагиф) задержался в конце рабочего дня и влез под каким-то благовидным предлогом в компьютер Зарифы. На меня, кстати, Айгюль очень естественным образом не смотрела, словно я стал прозрачным.
А потом произошло странное. Я сидел за компьютером и страдал, понимая, что полностью повреждённые файлы никак не восстановить, когда к нам снизошёл отец-основатель фирмы узнать, как идут дела. Скользнув равнодушным взглядом по моей скорбной фигуре, он выслушал донос Зарифы и сказал:
– Ну, посмотрим, если этот новый парень всё не восстановит… Как его зовут, кстати?
По моей спине прополз холодок неприятного изумления. Я осторожно оглянулся на шефа через плечо. Зарифа после недолгой паузы ответила:
– Это же мой брат…
Шеф посмотрел на неё как-то странно, как мне показалось, с досадой, смешанной с жалостью.
– Слушай, Зарифа, может, ты пойдёшь домой, отдохнёшь пару дней? После такой потери тебе, наверное, надо как-то прийти в себя, ну, ты понимаешь? – выдал вдруг шеф.
