– Кого? И чё за х…я там была?
– Да, тупость всякая, – воспоминания омрачили мою душу. – Но общение кое с кем пришлось прервать навсегда.
В тот день меня никто не побеспокоил по поводу работы. Это было приятно. Ко мне пришла Сайка, принесла очередную партию печенья (такого же, как в прошлый раз, наверное, она ещё не научилась печь другое). Призрак угомонился, уж не знаю, что там говорил ей Бахрам, превратившийся во что-то вроде интерьерного украшения, этакий Будда, сидящий в центре нашей гостиной. До самого прихода Зарифы (она работала сверхурочно) мы с Сайкой самозабвенно писали песню. С возвращением сестры покою пришёл конец.
– Нет, ты представляешь? – заговорила она с порога. – Со мной на улице один… один… мужчина познакомился!
– Что за мужчина? Как ему это удалось вообще? – изумился я. На улице проще познакомиться с деревянной фигурой повара у входа в ресторан, чем с моей сестрицей.
– А он хитро сделал. Спросил у меня дорогу, а потом, когда я один раз ему ответила, дальше не отвечать и игнорировать его было бы уже глупо, понимаешь?
– Действительно, хитро.
– Ну, и что? – с наивным любопытством спросила Сайка. – Хороший?
Зарифа мефистофелевски захохотала:
– О да. Ты же знаешь, у нас хорошие мужчины прямо на улицах встречаются! Целые стада их! Тучные стада! Кстати, о тучности. Если с его живота содрать кожу, из неё можно будет сделать пять шаманских бубнов! И знаете, что он мне о себе рассказал? Он закончил хореографическое училище!
– Так это он после выпуска на радостях так разожрался?
– И знаете, что он ещё сказал?! – не обращая на меня внимания, в состоянии, близком к истерике, взвизгнула Зарифа. – Спросил, сколько мне лет. И когда я ответила, он сказал, что мне «уже пора»! Уже пора!!! Представляете, какой хам?! Кто он такой, чтобы решать вообще, пора мне или не пора!
– Никто, – с готовностью согласился я. – Не переживай, он со своим пузом никому не нужен, поэтому и сказал, что пора, чтобы запугать тебя.
– Нет, представляешь, пора мне! Решает он! – Зарифа бегала по всей квартире, разбрасывая вещи – сумку – на диван, босоножки – под кухонный стол. – Да я, может, вообще замуж не собираюсь! Я, может быть, карьеру делаю! Я, может быть, детей вообще ненавижу!
– Конечно, ненавидишь, – примирительным тоном сказал я. – Не нервничай.
– А этот чего тут расселся, как у себя в Тибете?! – Зарифа решила обрушить свой гнев на мирного, ничего не подозревавшего Бахрама, застрявшего на астральных переговорах. Она схватила его за плечи и начала неистово трясти.
– Ну, хватит. – Я мягко взял её за руки и увёл в кухню. Пара чашек чая с горой печенья привели её в чувство. Где-то на шестом печенье Зарифа хмуро спросила:
– Он так ничего и не ел?
– Почему тебя, собственно, заботит его питание? – спросил я. – Мне гораздо интереснее, как он обходится без туалета. Чёрт, я тоже хочу так уметь. Может, он возьмёт меня к себе в ученики?
– Если он вообще ещё живой, – боязливо заметила Сайка.
– Конечно, живой, – сказала Зарифа с раздражением. – Он тёплый и дышит. – Она одним махом опрокинула в себя остатки чая, как будто стопку водки выпила.
– Пойду отдохну, – туманно произнесла она и улеглась на диване в гостиной. Наверное, вид спокойно медитирующего Бахрама действительно мог поспособствовать отдохновению.
Сайка поехала домой, а я заглянул на свою страницу в Facebook. Оказалось, что Джонни уже подсуетился и отсканировал все наши совместные фотографии, начиная с тех, где я играю на скрипочке, стоя на школьной сцене, и заканчивая теми, где у меня волосы до лопаток, сигарета в одной руке и нога Джонни – в другой. Я даже не помню, кто и при каких обстоятельствах сделал эти снимки; кажется, мы тогда сильно напились или даже обкурились.
Мудро решивший выдавать скорбящим пищу небольшими порциями, Джонни запостил пока только фото со скрипочкой, и скорбящие, по совместительству любители детей, понаписали под ней умилённо-скорбных комментов, хотя лет десять назад некоторые из этих людей (я говорю о кое-каких своих одноклассниках, да!) смеялись надо мной из-за того, что я занимался музыкой. До тех пор, пока я хладнокровно не разломал несчастную старенькую скрипку о костлявую спину одного из насмешников.
Утром я проведал Бахрама, к которому мы начали привыкать. Странное дело, его голова, которая уже должна была покрыться коротеньким ёжиком отросших волос, всё ещё была лысой, как нектарин, и гладко выбритое лицо оставалось гладко выбритым. Тогда как мне, с завистью подумал я, приходится каждые три дня совершать мучительные манипуляции с бритвой. Однажды я решил отрастить бороду, чтобы выглядеть брутально, как настоящий металист, но большинство людей решили, что я подался в ваххабиты, что было прямо противоположно тому мнению, которое я хотел о себе создать. С бородой я расстался без сожаления.
Совершенно ясно, что Бахрам либо вёл партизанскую деятельность по ночам, когда мы все крепко спали, либо обладал действительно выдающимися способностями. Я решил это выяснить, и потому мне понадобился запас энергетического напитка.
Вернувшись из магазина с болтающимися в пакете банками, я увидел странную картину: Зарифа сидела на диване с большим художественным блокнотом и карандашом зарисовывала Бахрама.
– Он – идеальная модель, – пояснила Зарифа в ответ на мою вопросительно поднятую бровь. – Правда, поза не очень выразительная, симметричная. Если бы он был обнажённым, было бы лучше.
– Ну ты даёшь! Можешь попытаться его раздеть, думаю, он не заметит.
Зарифа бросила на меня испепеляющий взгляд и вернулась к своему занятию. Я порадовался за неё: насколько я знал, она не рисовала с тех пор, как окончила университет и устроилась на работу. Может быть, творчество сделает её более спокойной и приятной в общении?
В полдень мне позвонила мама и попросила встретить её у отеля, где их компания проводила грандиозную презентацию своих фильтров и сковородок – светская тусовка для укомплектованных семьями пенсионеров среднего достатка. На презентациях устраивали лотереи, подавали кофе и чай с микроскопическими, очень вкусными пирожными и, конечно, заключались огромные сделки на приобретение наборов кастрюль и водоочистителей. Матушка планировала закупить продуктов на месяц вперёд, и я требовался ей в качестве тягловой скотины.
Парой часов позже я стоял под громадной глыбой отеля, сплошь нечистое синее стекло и мышастые облицовочные плиты. На широком тротуаре перед трассой я чувствовал себя маленьким и жалким. Мне было неуютно. Ветер, вооружившись песком, хлестал меня по лицу, а сверху трусливо палило солнце. Наконец стеклянные двери отеля завертелись, выплёвывая группки людей. Я высматривал маму и вдруг увидел её коллегу, Наилю, кажется. Она шла в мою сторону, и спрятаться было негде. Кроме того, она уставилась прямо на меня.
– Здрасте, – затравленно пискнул я, когда мы поравнялись. Она вздрогнула, ничего не ответила и ускорила шаг.
