– Я тебе поесть принесу, когда они угомонятся, – тихо сказал я, чувствуя себя полным идиотом. Он, может быть, загипнотизировал меня?
Кафель был водружён на место и прикрыт противной тряпкой, а мне пришлось вернуться в общество мамы, сестры и Бахрама. К сожалению, последний ничем не мог мне помочь. Он не шелохнулся даже тогда, когда моя мудрая мама потыкала его шваброй в спину. А потом подмога пришла, откуда не ждали. Зарифа, сидевшая на диване с поджатыми под себя ногами, словно боялась, что оккупант очнётся и укусит её за лодыжку, сказала:
– Ладно, давай оставим его в покое уже. Я спать хочу. Он оставался один в квартире несколько часов, если бы хотел что-то украсть, уже давно всё вынес бы!
– Браво, Шерлок! – вскричал я. – Неужели я вижу проблески разума в этом мрачном царстве глупости?
– Так, может, он хочет нас убить и изнасиловать? – не уступала мама.
К своему стыду, я очень ехидно фыркнул. При всей моей любви к женщинам нашей маленькой семьи, я не мог поверить, что кому-то захочется изнасиловать Зарифу или мамочку. Зарифа вот-вот вступит в возраст тотального согласия, как я его называю – это когда человек согласен уже на любого партнёра, лишь бы только он был. Ну а мама… а что мама?
Зарифа посмотрела на меня, сощурившись, словно читая мои мысли.
– Я иду спать, – проскрежетала она. – У меня был тяжёлый день.
Побрюзжав некоторое время, мать тоже отошла ко сну. Я слышал, как она заперла дверь спальни на ключ. Тогда я прокрался на кухню и набрал там еды, которой, по моим подсчётам, хватило бы на ужин для двенадцати крыс.
Утром мама заметила пропажу нескольких ломтей колбасы и хлеба и торжествующе ткнула пальцем в сторону Бахрама, сидевшего, подобно изваянию:
– Ага! Он ночью вставал и жрал!
– Это я взял, – поспешил сказать я. Мама скисла.
– Он что, ничего не ел со вчерашнего утра? – спросила Зарифа.
– Насколько мне известно, нет.
Позже, в тот же день, я заскочил к Джонни в магазин музыкальных инструментов, где он подрабатывал (его устраивало почти полное отсутствие клиентов и, как следствие, тишина и одиночество), и поведал ему о Бахраме. Про крысиного короля я почему-то решил умолчать.
– Б…, ты почему не съе…ся на… оттуда?
– В доме должен быть мужчина, – просто ответил я.
– Это, конечно, ох…нная причина. Но там три женщины, и они все тебя зае…т, – откровенно сказал мой друг.
– Три?..
– Ну, плюс призрак.
– А, точно. Они – моя семья. Я не могу поступить, как мой отец, и бросить их. Ты думаешь, почему я до сих пор не уехал отсюда? Не могу их оставить.
– Они даже не понимают тебя. Не слушают твою музыку. Не верят, что ты можешь добиться успеха. Это же п….
– Слушай. Ты бросил бы родителей?
Джонни задумчиво посмотрел на несвежий потолок.
– Ну, если бы встал выбор между моей жизнью и их удобством… Я бы как… твою мать! И, знаешь, мне кажется, что счастливым и успешным ты им по-любому больше пользы принесёшь.
Я промолчал.
– Ты хотя бы хату себе снял.
– Ага, ты знаешь, сколько они стоят в центре города? У чёрта на рогах жить я не собираюсь! Мне нужны исторические здания вокруг!
– Насколько я знаю, историческая х….вокруг тебя уже вся расп…шена, – холодно заметил Джонни, семья которого два года назад была вынуждена переехать из центра в Ахмедлы.
– Кое-что ещё осталось. – Тут меня осенило. – Может, поэтому у нас концентрация крыс в доме так повысилась?!
– Чего?
– Да крысы! Их в последнее время много у нас развелось. Точно! Это крысы-беженцы! Их дома разрушили, и они прибежали к нам.
– А как же компенсация?
– Я говорю не про людей, а про крыс.
– По-моему, это – один х…. Значит, у вас дох… крыс теперь? П…с-паровоз. Не приду к тебе больше. И призрак у тебя, и крысы, и Зарифа. Ещё съе…ть не хочешь.
– Я не могу оставить маму и Зарифу с крысами, – сказал я, а сам подумал, что скорее не могу оставить крыс с мамой и сестрой. Бедные зверушки и так уже настрадались.
В магазин вошли женщина с маленьким мальчиком и начали ходить вдоль стен, с благоговением рассматривая музыкальные инструменты. Робко уточнив цену на одну скрипку, они ещё немного потоптались вокруг для приличия, а потом вышли.
– Всегда так. Приходят, как в музей. Е…ники разевают, глуп…ди всякие спрашивают, и съё…ся. Я чувствую, этот магазин скоро накроется п…. Ладно, х… с ним. Смотри, что я придумал. На тебя в последнее время много человек подписались, да?
– Точно. Не понимаю, зачем им это. Ещё эпитафии пишут. А я вообще этих людей впервые вижу.
– Я вот подумал, чтобы вся эта бляхомудия не зря подписалась, мы будем подкармливать её скорбь.
– Что ты имеешь в виду? – с подозрением спросил я.
– Сделаем из твоей страницы мемориал. Будем постить туда твои детские фотки, песни твои, стихи и всё такое. Пусть не забывают, какой ты был ох…ный.
Я пришёл в ужас:
– Но это моя личная страница! Я с неё с друзьями переписываюсь!
– Ну и продолжай переписываться, кто тебя за х… держит. Твои друзья – это я и Сайка.
– Мне неохота этим заниматься. Ты же знаешь, я ненавижу возиться с Фейсбуком.
– Это не твой за…. Я этим займусь.
– Очень, конечно, благородно с твоей стороны, – начал ёрничать я. – Только не припоминаю, чтобы ты проявил себя как крутой smm-щик.
– Мне за просто х…! – с пугающим философским спокойствием ответил Джонни. – Понимаешь, им надо не дать забыть, почему они по тебе скорбят. Скорбящих легко отвлечь. Завтра кого-нибудь молодого и многообещающего очередной намус-гейрятник
[17] уе…т, и все побегут скорбеть туда. Нам нужны лояльные скорбящие.
– Это Ниязи тебя науськал?
– Нет, это я сам, – не без гордости ответил Джонни.
– Ладно, делайте что хотите, – устало сказал я. Столько всего навалилось на меня и тащило за собой в водоворот хаоса и непонятно что означающих перемен, что я предпочёл расслабиться и не дёргаться лишний раз, пока не почувствую какую-нибудь реальную угрозу.
– Дай мне свой пароль.
«Li02fe04Is1Fo9rL9os2ers», написал я на клочке бумаги. Джонни, увидев это, повертел пальцем у виска:
– Чувак, у тебя паранойя.
– Привычка, – буркнул я. – Знал бы ты, как легко взломать странички доверчивых людишек. Сам взламывал неоднократно.
