– Друзья мои! Большинство из вас я вижу в первый и последний раз в жизни, и тем не менее общее горе позволяет мне обратиться к вам не иначе как – друзья мои! Все мы собрались сегодня по очень печальному, хотя и не уникальному, поводу. Мы собрались почтить память не только замечательного человека и м-м-м… красивого мужчины, но и прекрасного молодого музыканта, что само по себе довольно необычно, так как большинство талантливых людей в нашей стране эмигрируют из неё раньше, чем успевают умереть…
Я расфыркался в своём убежище. Надо признать, в устах Ниязи что угодно звучало убедительно и приобретало особую печать Рока, оттенок Вечности. Его низкий голос, непонятно как умещавшийся в тощей шее, проникал прямо под кожу. Девушки, должно быть, с ума сходят, когда он начинает забалтывать их, а я очень завидую. Будь у меня такой голос, я, быть может, сам исполнял бы все свои песни. Не то чтобы я кукарекал, как петух, но… голос как голос, ничего особенного.
В продолжение своей речи Ниязи громко и чётко, как профессиональный рекламщик, перечислил мои лучшие песни, расписал достоинства моей лирики и упомянул, что я умел играть на пяти музыкальных инструментах (и вот здесь он слегка преувеличил, на самом деле я могу играть только на трёх), а также слегка прошёлся по равнодушному нашему обществу, очевидно, вынудившему меня пойти на такой отчаянный шаг. Разогрев таким образом публику до нужного градуса скорби и чувства вины, Ниязи объявил:
– Мы представляем вам последний альбом группы Death and Resurrection – Ouroboros!
Место у микрофона заняла Сайка. Обычно она любит бегать с ним по сцене, размахивая волосами, но в этот раз все сошлись во мнении, что ей надо пропеть весь альбом, стоя на одном месте и практически не шевелясь. Если она справится – получится очень эффектно. Я верил в неё, в мою девочку.
Они начали играть The Womb Full Of Water, а Ниязи прошмыгнул ко мне.
– Как тебе моя речь?! – крикнул он мне в ухо; динамики усилили звук так, что мы могли не опасаться быть услышанными.
– Я чуть не прослезился, – ответил я ему, опасно напрягая голосовые связки.
Ребята играли хорошо, Тарлан держал марку на уровне, а Сайка, раздирая себе горло, подобно весенней кошке, вынимала душу из слушателей. Поначалу публика сидела принуждённо, как на концерте какого-нибудь Бетховена, но к середине второй песни Incident On The Channel те, кто был помоложе, раздухарились, сомкнули плотный ряд перед сценой, построившись в подобие боевой греческой фаланги, и начали буйно трясти шевелюрами. Весь зал светился задранными кверху экранами смартфонов; зрители вели видеозапись. Если после исполнения первой песни они громко, но вежливо аплодировали, то после второй зал кричал и буйствовал. Даже из своего изгнания я чувствовал, что публика завелась не на шутку. Музыка действительно получилась что надо, но эффект усиливался ещё и неким духом страшной Вечности, витавшим над изгрызенными креслами зала Дома культуры глухонемых. Мёртвый художник – хороший художник.
– Ты правда классный музыкант, – заорал Ниязи. – Жаль, что мёртвый, гы-гы-гы!
Третью песню – она называлась «Снег, который мечтал стать слякотью» – Сайка и Джонни исполняли дуэтом. Это была песня о снеге, которому не терпелось упасть на землю, но, когда его мечта сбылась, оказалось, что на земле плюсовая температура, к тому же снег выпал в городе, где в считаные минуты превратился в убогую серую жижу, которую все ненавидят. Эффект контраста создавался за счёт нежного, высокого голоса Сайки и прокуренного рычания друга моего Джонни.
– Выйти бы сейчас, сыграть, – простонал я в коротком перерыве между песнями. Меня терзало искушение устроить переполох эффектным появлением.
– Ты сейчас там заметнее, чем если бы был на сцене, – утешил меня Ниязи.
От нечего делать я полез в Facebook, воспользовавшись, как всегда, Сайкиным Каким-то-там-суперкрутым-по-счёту айфоном, который она дико хотела, а когда наконец я ей его купил, уронила через неделю на пол в туалете и разбила экран. Будучи очень несобранной и недисциплинированной, она так и не заменила стекло. Заменить сраное стекло стоит как одна хорошая акустическая гитара.
О, Facebook кишмя кишел постами с моего концерта. Каждая собака поспешила зачекиниться в ДК глухонемых. Особенно продвинутые успели даже сделать селфи с лицами разной степени скорбности в зависимости от того, насколько хорошо они понимали и помнили, чему посвящён концерт. Который, надо полагать, стал главным культурным событием сегодняшнего вечера. Те, кто раньше и слыхом не слыхивали о том, что в Азербайджане есть рок, сегодня меня превозносили.
Последнюю песню подсветили зажигалками и сопроводили светлыми слезами катарсиса. И тут я понял, какой огромный прорыв совершила наша группа. В зале собрались не только странные школьники и студенты, жалкие капли ценителей метала в океане музыкального невежества. Проводить меня, так сказать, в последний путь пришли даже те, кто об этом направлении в музыке и не слышал даже.
Купаясь в посмертной славе, я подумал, что у нас не принято восторгаться талантливыми соотечественниками, так как у более или менее мыслящей части населения выработалась твёрдая убеждённость в рахитичности любого креатива, произросшего на местной почве, но в то же время нет ничего зазорного в том, чтобы восхищаться соотечественником умершим, очевидно, по той причине, что мёртвые национальности уже не имеют.
Кое-какие деньги на концерте мы всё же заработали. Правда, после справедливого дележа сумма рассосалась и перестала ощущаться. Пришлось с грустью признать, что до всемирной славы и миллионных концертов ещё далеко. Я снова начал подумывать о возвращении в мир живых.
Неприятно было это признавать, но после трёхнедельного воздержания от социальной сети я понял, как важно было для меня это иллюзорное ощущение общения с миром. Да, я всё ещё мог заходить к себе на страничку, читать новости, смотреть фото и прикольные картинки, которыми делились мои френды, но вот, к примеру, прокомментировать что-либо я уже не мог. Не мог делиться своим мнением (которое никого не интересовало) и переживаниями (которые тоже всем глубоко безразличны). Исчезло чувство причастности. А ведь чувствовать себя причастным (к чему угодно) – это очень важно для человека. Попробуйте вдвоём в присутствии третьего заговорить о чём-то, понятном только вам двоим – несчастный третий неминуемо впадёт в депрессию и почувствует себя обделённым.
Был, однако, в невозможности высказаться огромный плюс. Я начал писать больше песен. Всё, что раньше я попытался бы донести до людей через Facebook, теперь я должен был доносить посредством музыки и стихов. Если бы я продолжил творить такими темпами, то к концу года мы бы выпустили ещё один альбом. А возможно, что и не один.
На следующий день после концерта мы обмыли свой успех в одном уютном кафе, окна которого выходили на красивое, но безлюдное место. Кроме нашей группы, присутствовали серый кардинал Ниязи и недовольная Зарифа, которую я уговорил присоединиться к нам, хотя и знал, что среди музыкантов она будет скучать. Просто мне хотелось уравновесить надутую физиономию Эмиля надутой физиономией кого-нибудь женского пола.
