– С вами явно говорил какой-то другой дух, потому что наш очень занят, – заметил я. – Порчей моего имущества.
Мы осторожно (женщины пустили вперёд меня, хотя мне кажется, было бы справедливее, если бы вперёд прошла экстрасенс) вошли в спальню. Мои опасения подтвердились: на полу валялся ноутбук, и вид у него был не живой. Я страшно разозлился.
– Да что вам от меня надо?! – крикнул я.
– Убирайся с мой дом! – похоже, что призрак решил не баловать меня оригинальностью своих претензий.
– Я у себя дома! А вам пора в загробный мир или куда там! Вы здесь официально не прописаны, – возразил я.
– С кем он говорит?! – взвизгнула Мехбара.
– Я говорю с ангелами, Анаэлем, Габриэлем и Михаэлем, а ещё с Одином и Тором. Харе Кришна, мазафака! – Я окончательно вышел из себя. Поднял ноутбук и попытался его включить. Тут кто-то подошёл ко мне сзади и сильно дёрнул за волосы, так, что у меня брызнули слёзы из глаз, и я прогнулся назад, как настоящий акробат. Меня отпустили. Резко обернувшись, я увидел – впервые – нашего призрака. Это была низенькая и довольно безобразная женщина чуть старше мамы. Она выглядела очень сердитой.
– Вы её не видите? – спросил я Мехбару.
– Я вижу всё, – самоуверенно ответила экстрасенс, глядя в противоположную тому месту, где стояло привидение, сторону. – Мой разум обитает на ментальном и астральном плане.
– Она вообще-то стоит рядом со мной, – желчно заметил я.
– Я экстрасенс, мне виднее.
– Она одета в красный халат с синими цветами и длинную красную юбку. И волосы у неё красные от хны, – поведал я.
– Если вы так хорошо всё знаете, сами разбирайтесь, – Мехбара потеряла терпение. – Я ухожу.
– Нет, нет! – засуетилась мама. – Не уходите! Нам нужна ваша помощь!
Стоящая рядом со мной бестелесная тётка больно ущипнула меня повыше локтя, отчего я вскрикнул. После этого она подошла к моей постели, сорвала с неё покрывало, стащила подушку и подбросила её под самый потолок, как будто хотела убить сидящего на нём невидимого комара.
– Я должна подготовиться к ритуалу, – замогильным голосом сказала Мехбара, последив взглядом за подушкой вверх и вниз. – Ну всё, мне пора. – Она торопливо направилась к входной двери. Мама побежала за ней, на ходу роясь в кошельке. Зарифа догнала её и схватила за руку, шипя:
– Ты что, платить ей собираешься? Она же вообще ничего не сделала.
– Мы договорились: за консультацию я ей плачу сто манатов, – угрюмо настаивала мама. – Вдруг она на нас джаду сделает?
– Если это чучело сделает на нас джаду, оно подействует на племянника нашего соседа… через пятьдесят лет. В худшем случае. Не дури, мам, – вмешался я.
Но мама была в настроении дурить, и всё равно ей заплатила и потом ещё неделю пыталась дозвониться до экстрасенса, но Мехбара не отвечала на звонки. Видимо, её ангелы и джинны отсоветовали ей браться за это безнадёжное дело.
В день концерта погода нам подгадила. Разыгралась какая-то пыльная буря, как на Марсе, весь строительный мусор настойчиво толкался в глаза всем, кому пришлось выйти на улицу. Когда я за двадцать минут, преодолевая сопротивление ветра, дошёл до Дома культуры глухонемых, где должен был состояться концерт, я чувствовал себя измождённым. Хорошо, что всё моё участие в концерте ограничивалось лишь подсматриванием и подслушиванием. Я пришёл раньше всех. Потом явился Джонни, за ним – Тарлан, который слегка нервничал, но в целом был настроен по-боевому. За ними подтянулись и все остальные. Сайка выглядела изумительно в своём траурном платье, которое рваными клочьями спадало до самой земли. Выражение лица у неё было соответствующее; то ли она использовала систему Станиславского, то ли что-то действительно испортило ей настроение.
Заранее мы продали двести сорок три билета, но их можно было также приобрести и на входе. Намечался самый большой концерт за всю историю существования нашей группы. Пришёл Ниязи – наш неофициальный самопровозглашённый пиар-менеджер.
– Саялы, больше страдания на лице! – скомандовал он. – Все готовы? – Парни возились, проверяя аппаратуру. – Ну и дыра! – оценил Ниязи место проведения концерта. Он был прав. На всём в этом помещении лежала печать необитаемости и разрухи. Из тухло-бордовых кресел вылезала поролоновая начинка, похожая на испорченный сыр. Стены давно забыли, что такое нормальная краска. Дощатый пол стыдливо пытался прикрыться ошмётками линолеума. – Что это за советский постапокалипсис?
– Эщщи
[16], зато почти бесплатно, – отозвался Мика. – Кто будет оценивать интерьер, а?
Поперёк маленькой сцены мы натянули чёрное полотнище – то ли пиратский флаг, то ли траурная драпировка, во всяком случае, выглядело оно как-то вызывающе, но, по крайней мере, скрыло под собой большую часть подозрительного вида потёков на стене. А поверх вопреки моим возражениям повесили мой портрет. Здоровенный такой, отпечатанный на виниле. Я смотрел с портрета большими печальными глазами, и лицо у меня было одухотворённое, как у святого мученика. Мне подумалось, неужели я и в жизни выгляжу таким придурком?
Наконец начали подтягиваться «VIP-гости», то есть родственники и относительно близкие друзья. Пришла даже мама Сайки – Ирада ханум, которая, кажется, никак не могла уразуметь, жив я или всё-таки мёртв. Сайка вроде бы не выдержала и призналась ей, что я жив, но у меня сложилось впечатление, что слухам на Facebook она поверила больше, чем своей дочери. Меня упрятали в каморку возле сцены, откуда я, соблюдая определённую осторожность, мог следить за происходящим на сцене и в зале. В каморке было темно, сыро и страшно. Я даже не знал, насколько далеко она простирается. Может быть, тьма за моей спиной заполняла десятки километров высоких гулких залов, населённых слепыми чудовищами.
Из своего неуютного укрытия я видел, как собирается народ. Почти все были облачены в чёрное, не потому, что концерт был траурным, а потому, что все эти люди считались металлистами. Чёрный цвет оживлялся вкраплениями багрового и серебром цепей и шипов. Впрочем, было и много синих джинсов. В толпе встречались знакомые лица, лица, известные мне по Facebook, и совсем не известные мне лица. Все они раскрывали рты, оживлённо переговариваясь между собой, и в нарастающем шуме голосов я мог различить отдельные фразы вроде «такой молодой», «гениальный», «давно дружим» и эт цэтэра. Ну надо же, оказывается, кто-то считал, что дружил со мной?
Тех, у кого не было бумажных билетов и кто оплачивал вход на месте, Ниязи собственноручно клеймил в дверях, как скот, отпечатывая на их запястьях чернильный череп. Пора было начинать, а народ всё валил и валил.
К пяти часам зал уже не мог вместить никого, поэтому двери запечатали, и Ниязи, припрятав за кулисы коробку с деньгами, выскочил на сцену, схватил микрофон и, пытаясь его задушить, толкнул речь:
