Так что пришлось ей писать письмо этой своей художнице. Аида была очень растрогана тем, как моя сестричка заботится о музыкальном наследии своего покойного брата, и охотно согласилась нарисовать для нашего альбома обложку. Кажется, она даже первая это предложила, ещё до того, как Зарифа упомянула, что нам нужна помощь художника.
Они договорились, что мы (я – под именем Джонни) придём в выставочный зал и передадим ей диск с песнями, ведь она должна знать, как звучит альбом. Заодно посмотрим её работы. Думая, что Зарифа в трауре, Аида не стала приглашать её на открытие выставки, мы должны были явиться туда днём раньше, и это меня устраивало. Не хватало ещё засветиться своей узнаваемо-красивой физиономией среди каких-нибудь малолеток из института искусств, позирующих с растопыренными пальцами на фоне шедевров современной азербайджанской живописи. Я заметил, что все, кто пыжится изобразить из себя гламурных тусовщиков, складывают пальцы в жесте «Виктория», но в большинстве случаев почему-то ладонью к себе, каковой жест является в Британии оскорбительным и означает… в общем, не победу вовсе. Эти люди даже два пальца правильно сложить не могут.
Выставка проходила в Ичери Шехер, разумеется. Мы с Зарифой явились в указанное время в указанное место, облачённые в траурно-чёрные одежды, которые делали Зарифу похожей на монахиню, а меня – на гота, коим я не являлся, но большинство людей не делают глубокого анализа того, что видят перед собой. Кроме того, у меня в ухе была серьга (клипс на самом деле), не потому, что я хотел её надеть, но потому, что Аида наверняка этого ожидала. Нельзя было разочаровывать столь важную персону.
Как и все встреченные мною в жизни художницы, Аида оказалась плохо и экстравагантно одетой женщиной без возраста (хотя я знал, что она – ровесница Зарифы), с копной нечёсаных длинных волос. Когда мы вошли в зал, она давала распоряжения осветителю. Я повертел головой по сторонам, разглядывая картины. Они были написаны маслом и изображали в основном обнажённых женщин, лежащих в более или менее фривольных позах, не слишком реалистично исполненных, но всё же. Я не особенно хорошо разбираюсь в изобразительном искусстве (мне больше по душе то искусство, что движется, кино, например, или, на худой конец, балет, ну и музыка, конечно). Однако я люблю, чтобы в картине был виден труд. Впечатление, что художник очень долго работал и сильно старался. Люблю я, чтобы в композиции было много всего, а когда автор набросает наспех два-три пятна, пускай даже изумительно подобранных по цвету и грамотно расположенных, я нахожу это глубоко оскорбительным, словно меня держат за идиота. Так вот, в картинах Аиды не было вложенного труда, это были одни из тех произведений, глядя на которые глупый обыватель только презрительно фыркает: я так тоже могу, подумаешь! В них не было даже светотени. Я постарался, чтобы разочарование не слишком сильно отразилось на моём лице.
Пока я мысленно критиковал картины, Аида что-то нетерпеливо втолковывала рабочему, который никак не мог правильно их подсветить, в основном по той простой причине, что избегал на них смотреть. Я сообразил, что он стесняется масляно-холщовых голых женщин с зелёными волосами и грудями, похожими по форме на сярпуши
[13], и чуть было не рассмеялся. Вовремя вспомнил, что у меня недавно погиб лучший друг.
Электрик краснел, потел, мямлил и так достал нетерпеливую Аиду, что она собственными руками прикрыла срамные места упаковочной бумагой и какими-то тряпками, в которых их сюда доставили, после чего стеснительный бедолага с облегчением вздохнул и принялся за дело. Раздражённая художница повернулась к нам.
– Это ты – Джонни? – спросила она, рассматривая меня с понятным интересом. Я отметил это обращение на «ты», хотя правил этикета Аида не нарушила, потому что именно женщине принадлежит право решать, когда ей переходить с мужчиной на «ты», но не при первой же встрече, чёрт подери! Богема, что с них взять! «Ты тоже богема», – напомнил мне ехидный внутренний голос, почему-то похожий на голос Зарифы.
– Да, – похоронным голосом ответил я и чуть было не прибавил «к вашим услугам», но вовремя опомнился.
– Классная майка, – сказала Аида и зачем-то ущипнула меня прямо за сосок.
– …спасибо, – смущаясь, ответил я. На мне была футболка с логотипом нашей группы.
– Это ваш последний альбом, да? – Аида указала на диск без обложки, который я зажал в руке. Я подал альбом ей.
– И какая у него концепция? – Я почувствовал, как ей нравится употреблять это громкое слово – «концепция» (надеюсь, она не путает его периодически с «контрацепцией»), это слово очень прижилось в кругах людей, что называют себя творческими.
– О, альбом называется Ouroboros, это перекликается с названием нашей группы, – важно, как профессор, начал объяснять я. – В основе концепции нашего альбома лежит идея о духовном освобождении через смерть. Первая композиция называется The Womb Full Of Water – «Чрево, полное воды» и рассказывает об экзистенциальном ужасе, который испытывает ребёнок при рождении.
Тут я решил сделать паузу, передохнуть и увидел, что лицо Аиды выражает тот самый экзистенциальный ужас, о котором я только что упомянул. Должно быть, она вообразила, что я – сложный клиент. Экзистенциальный ужас был написан и на сине-красных лицах женщин с картин, но скорее всего это получилось случайно. Решив не настраивать против себя художницу занудством, я скромно добавил:
– В общем, послушай, и сама всё поймёшь. Нам нужна обложка броская, но в то же время не вычурная и чтобы сочеталась по стилю с нашим лого. И чтобы отражала основную тему альбома – рождение, смерть и вода. Весь альбом про воду. Так или иначе.
– Он как будто предчувствовал, – тихо сказала Аида.
– Да, да, – скорбно подхватил я. – Он всегда был таким… прозорливым. Всегда чувствовал, что будет. И так любил воду.
– Хорошо, я сделаю несколько эскизов и пошлю тебе на мыло. Дай адрес.
Не задумываясь, я продиктовал ей e-mail Джонни. При более пристальном рассмотрении адрес содержал парочку замаскированных матерных слов, и мне стало немного неудобно, но потом я подумал, что художницу вряд ли этим напугаешь. Человек, ступивший на путь искусства, как правило, уверен в том, что нездоровый образ жизни и скандальное поведение – неотъемлемые спутники творца. Некоторые так сильно увлекаются эпатажем и саморазрушением, что в итоге у них просто не остаётся времени на творчество, что их ничуть не смущает.
Мы ушли, как мне показалось, к большому неудовольствию рабочего, который остался наедине с бесстыжей художницей, рисующей голых баб. Жалея беднягу, я понадеялся, что он выйдет из выставочного зала, сохранив свою девичью честь.
Позже тем же днём мне позвонил Ниязи, выдал что-то про «нетелефонный» разговор, напросился на свидание, и уже через полчаса я обнаружил себя в одной из десяти кофеен на короткой улице Мамед Эмина Расулзаде. Несмотря на разгар рабочего дня, кофейня была забита посетителями, как и остальные девять. Кажется, кофейное лобби приобретает пугающее влияние в мире.
