Уже по обожжённым краям бумаги я догадался, что она принадлежит мне: в детстве у меня была какая-то острая потребность оформлять огнём края всех своих бумаг, наверное, ровные, острые кромки пугали меня. Судя по почерку, мне было лет десять, когда я написал это. Я пошёл на кухню, где никто не мог меня потревожить, в том числе и амбре, источаемое бедным скончавшимся животным в моей спальне, и прочитал свой старинный документ:
«Когда мне будет двадцать пять лет, я буду знаменитым музыкантом и у меня будет своя рок-группа. Я буду жить в Америке, и у меня будет много денег. Моя мама и моя сестра тоже будут жить в Америке, только не в одном доме со мной, потому что к себе домой я буду приводить своих поклонниц. Их у меня будет очень много, ведь я буду богатым и знаменитым! Поскорее бы мне исполнилось двадцать пять!»
Из глубины прошлого на меня смотрел маленький я – выжидающе, осуждающе. «Что?! – с вызовом спросил я маленького себя. – Мне ещё нет двадцати пяти, и за пару лет всё ещё может измениться!» К тому же в Америку мне уже совсем не хотелось. Я поджёг записку от плиты и держал её, горящую, пока не обжёг пальцы, и тогда я бросил её в раковину. На запах дыма прибежали мама и сестра.
– Что горит?! – в панике голосила мать.
– Горят мои мечты и надежды, – мрачно ответил я. – Кстати, у нас под полом крыса сдохла.
Утром меня, спешащего на срочный вызов к собственной сестре – у Зарифы на работе опять произошёл компьютерный коллапс, – задержал во дворе дядя Рауф. Он любит животных и всегда их подкармливает, поэтому нравится мне, несмотря на то что консервативен – иногда до наивности. Помню, однажды он вбежал на нашу часть балкона и крикнул в окно кухни, где в это время возилась мама:
– Зохра, ты не представляешь! В семье Гасана произошло чудо! У него родился пятимесячный внук! И уже такой большой, здоровый…
Мама тогда смутилась и уклончиво ответила:
– Да, Аллах велик. – А потом, когда дядя Рауф понёсся распространять дальше весть о чуде, добавила: – Надеюсь, хотя бы муж дочери Гасана и отец её пятимесячного сына – это один и тот же человек.
Так вот, этот дядя Рауф сидел во дворе и наслаждался временем заслуженной пенсии – играл в нарды с другим соседом и следил за всем, что происходило в доме.
– Я слышал – вы крысу нашли вчера под полом, – сказал он, увидев меня.
– Да, нашли.
– Что-то не так в нашем доме. Кошки вот жмутся друг к другу, как будто они чего-то боятся, а крысы ходят туда-сюда, как у себя дома! У меня раньше – веришь?! – ни одной крысы не было, уже шестьдесят семь лет здесь живу, и ни одна крыса к нам в квартиру не заходила. В подвале были, да. А вчера в туалет захожу, смотрю – сидит одна, на меня смотрит. Хорошо, жена моя этого не видела. А потом ещё вторая вышла, рядом с первой села, и сидят, смотрят на меня. Шахла хала вон тоже жалуется, говорит, слышит, как они ночью бегают по комнате, боится из-под одеяла вылезти, а жарко! Однажды, когда я был маленький, у нас здесь соседка Мануш во дворе в кресле спала с открытым ртом, и крыса укусила её за язык. Так она и умерла. В вашей квартире жила, кстати.
– Какой ужас, – вежливо сказал я, а сам подумал: так вот что случилось с нашим привидением. А ещё я отчаянно попытался вообразить себе мотивацию существа, которое взяло на себя труд взгромоздиться на спящего человека и укусить его за язык. Не смог.
– Да, помню, странная была эта Мануш. – К моему ужасу, дядя Рауф, кажется, собрался предаться воспоминаниям о счастливом интернациональном детстве. – Она ни одного языка не знала.
– Как это?
– Вот так. По-русски говорила с трудом, твоя-моя, по-азербайджански – тоже. Как рот откроет – все вокруг мучаются, и она сама в первую очередь. Я один раз у другой соседки-армянки спросил – она, наверное, по-армянски умеет хорошо говорить, да? А тётя Эльза рукой так махнула: нет, говорит, по-армянски говорит точно так же. А с крысами вы там будьте поосторожней. Маме передай – пусть в гости заходит.
– Хорошо, спасибо!
Зарифа работает в частной фирме, специализирующейся на дизайне интерьеров, маленькой, но респектабельной. Из сотрудников там – пятеро девиц разной степени молодости и один утырок, у которого компьютерная мышь всегда измазана чем-то, похожим на засохшие сопли. В общем, неудивительно, что Зарифа не может найти себе мужика.
– Привет, братан! – крикнул тот самый единственный в офисе самец, увидев меня, и протянул для пожатия руку с нечистыми обгрызенными ногтями. Он всегда так фамильярно себя вёл со мной, как будто каждую пятницу мы вместе выпивали. На самом деле я его не знал и не желал знать.
– Привет, э-эм… – Я забыл его имя и поспешно, но с достоинством отступил в комнату, где работала сестра.
– Пришёл наконец. – Зарифа не стесняется быть сварливой даже на работе.
– Ну извини, телепортатор ты мне пока не подарила! – огрызнулся я. Эта реплика почему-то привела в восторг задастую Айгюль, которая разразилась непристойно громким звонким смехом – такой, наверное, раздавался в лучшие времена из портовых публичных домов. Раздосадованный, я отвернулся от неё.
Она считает себя очень прогрессивной, эта Айгюль. Но я готов навсегда отказаться от славы музыканта и пойти работать официантом за двести манатов в месяц, если она не выйдет замуж за того, кого ей выберут родители. А пока что она пытается закадрить меня, разумеется, у неё нет надежды на успех, но, как все недалёкие люди, она этого не понимает.
Я принялся за работу, а Айгюль распростёрла свои монументальные ягодицы по столу, за которым я сидел (самой ей, наверное, казалось, что она изящно присела на краешек), и сказала:
– На твоей страничке в Фейсбуке я видела, все пишут про твою смерть. Что э-э-э за дела?! У меня сердце взорвалось э-э… Зачем так шутишь?
– Это не шутка, – с достоинством ответил я, делая, как это назвала бы Айгюль, «зяхримарское» выражение лица, рассчитывая, что она поймёт намёк и отвалит. Но в случае с глупой женщиной, пытающейся понравиться, никакие расчёты не помогают.
– Ты с ума сошёл! – безапелляционно заявила она, вытаращив свои и без того слишком выпуклые глаза. – Такими вещами не шутят!
– А какими вещами шутят? – рассеянно спросил я, пытаясь сосредоточиться на компьютере, которому срочно требовалась реанимация.
– Странный, э-э-э, ты какой! – Базарная интонация её визгливого голоса привела меня в неожиданное бешенство, которого я от себя даже не ожидал. Почувствовав, как прилившая кровь обжигает изнутри моё лицо, я выдал:
– Зато ты совсем не странная. Ты самая обыкновенная. Когда у твоих родителей пропадёт надежда на то, что на тебе кто-нибудь женится по любви, они выдадут тебя замуж за твоего двоюродного брата, и ты станешь домохозяйкой, бросишь работу, растолстеешь, и муж запретит тебе общаться с подругами и будет тебе изменять.
Раньше я думал, что выражение «повисла звенящая тишина» – довольно-таки расплывчатое и не отображает реального положения вещей. Теперь я убедился, что в таких ситуациях тишина действительно повисает – на тоненькой ниточке, и любое неосторожное движение может уронить её. Стало так тихо, что я мог слышать внутри своего черепа мистический звук Нада, в простонародье известный как «звон в ушах».
