У Джо и Эвана был заполненный винный стеллаж в кухне, и Нора заметила, что одна из бутылок – калифорнийский шираз из виноградников Buena Vista. У Норы по коже мурашки побежали, когда она увидела две подписи внизу этикетки: Алиша и Эдуардо Мартинес. Улыбнулась, понимая, что Эдуардо был так же счастлив и в этой жизни. Она тут же задумалась, кто такая Алиша и как выглядит. По крайней мере, там были красивые закаты.
– Все хорошо? – спросил Эш, так как Нора зависла над этикеткой.
– Да, конечно. Просто, хм, похоже, это хорошее.
– Это мое любимое, – заявил Эван. – Чертовски хорошее вино. Откроем?
– Ну, – отозвалась Нора, – только если вы будете пить.
– Ну, я пас, – сообщил Джо. – Я в последнее время увлекся. И теперь у меня период трезвости.
– Ты знаешь, каков твой брат, – добавил Эван, целуя Джо в щеку. – Все или ничего.
– О да. Знаю.
Эван уже держал в руках штопор.
– Сегодня был ужасный день на работе. Так что готов вылакать всю бутылку, если ко мне никто не присоединится.
– Я буду, – откликнулся Эш.
– Я обойдусь, – сказала Нора, вспомнив, что в последний раз, когда она увидела брата в бизнес-лаундже гостиницы, тот признался, что он алкоголик.
Они дали Молли книжку с картинками, и Нора читала с ней на диване.
Вечер продолжался. Они обсуждали новости, и музыку, и фильмы. Джо и Эвану очень понравился «Салун “Последний шанс”».
Чуть позже, к всеобщему удивлению, Нора вышла за пределы безопасной темы поп-культуры и задала неудобный вопрос брату.
– Ты когда-нибудь злился на меня? За то, что я бросила группу?
– Это было много лет назад, сестренка. Много воды утекло.
– Ты ведь хотел стать рок-звездой.
– Он все еще рок-звезда, – отозвался Эван, смеясь. – Только весь мой.
– Мне всегда казалось, что я тебя подвела, Джо.
– Ну, не стоит… Но мне кажется, что я тоже тебя подвел. Вел себя так по-дурацки… Я одно время совершенно ужасно с тобой обращался.
Эти слова ощущались как глоток живой воды, ведь она ждала их много лет. Но смогла сказать:
– Не переживай из-за этого.
– До встречи с Эваном я не принимал всерьез душевное здоровье. Я думал, что панические атаки – это чушь… Сама знаешь, «мысли материальны». «Соберись, сестренка». Но потом, когда они начались у Эвана, я понял, что это такое.
– Это были не просто панические атаки. Просто это казалось не тем… Если уж на то пошло, мне кажется, ты счастливей в этой жизни, чем в той, в которой ты, – она чуть не сказала мертв, – в группе.
Брат улыбнулся и взглянул на Эвана. Она сомневалась, что он ей поверил, но Норе пришлось принять это – ведь теперь она очень хорошо знала: какие-то истины было просто невозможно увидеть.
Трехколесный велосипед
Шли недели, и с Норой стало происходить что-то удивительное.
Она начала вспоминать моменты своей жизни, которые с ней никогда не случались.
Например, однажды кто-то, кого она не знала в осевой жизни, – подруга, с которой она общалась, пока училась и преподавала в университете, – позвонила и позвала на ланч. Когда на телефоне высветилось «Лара», она вспомнила имя «Лара Брайан» и представила себе ее полностью – даже каким-то образом знала, что ее мужа зовут Мо и у них есть малыш, Олдос. А потом они встретились и все подтвердилось.
Такие дежавю случались все чаще. Да, конечно, были и случайные ошибки – например, «забывание», что у Эша астма (которую он пытался контролировать бегом):
– И как давно она у тебя?
– С семи лет.
– О да, конечно. Я думала, ты говорил «экзема».
– Нора, с тобой все хорошо?
– Да. Хм, нормально. Просто я выпила вина с Ларой за ланчем и слегка выпала из контекста.
Но постепенно эти ошибки стали возникать реже. Словно с каждым днем по кусочкам складывалась мозаика, и с добавлением элементов становилось все легче понимать, как выглядит отсутствующая деталь.
В то время как в других жизнях она постоянно искала подсказки и чувствовала, что играет роль, в этой она все чаще обнаруживала, что чем больше она расслабляется, тем легче ей действовать.
Еще Нора очень любила проводить время с Молли. Ценила уютную анархию игры в ее спальне или нежное общение во время чтения книжки на ночь – какой-нибудь простой волшебной гениальной истории вроде «Тигра, который пришел выпить чаю»
[108] – или возню в саду.
– Смотри, мамочка, – крикнула Молли, уезжая от нее на трехколесном велосипеде субботним утром. – Мамочка, смотри! Ты видишь?
– Очень хорошо, Молли. Отлично крутишь педали.
– Мама, смотри! Я еду!
– Давай, Молли!
Но потом переднее колесо велосипеда соскользнуло с газона и заехало в клумбу. Молли упала и сильно ударилась головой о камень. Нора бросилась, взяла ее на руки и осмотрела. Молли было явно больно: у нее появилась ссадина на лбу, кожа содрана, идет кровь, но девочка старалась не подавать виду, хотя подбородок дрожал.
– Все хорошо, – проговорила она медленно, звонким, как фарфор, голоском. – Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо.
Каждое «все хорошо» все ближе подводило к слезам, но потом вернулось к успокоению. Ведь благодаря ночным страхам из-за медведей она обрела стойкость, которой Нора не переставала восхищаться и вдохновляться. Этот человечек появился на свет от нее, был в каком-то смысле ее частью, и если у него есть выдержка, возможно, и у Норы тоже.
Нора обняла ее.
– Ничего, детка… моя смелая девочка. Ничего. Тебе сейчас больно, дорогая?
– Нормально. Как на каникулах.
– На каникулах?
– Да, мамочка… – она слегка расстроилась, что Нора не помнит. – На горке.
– О да, конечно. На горке. Да. Какая я глупая. Глупенькая мамочка.
Нора ощутила в себе какое-то очень сильное чувство, оно накатило на нее разом. Какой-то страх, столь же реальный, как тот, что она испытала на полярной шхере, столкнувшись нос к носу с белым медведем.
Страх того, что она чувствует.
Любви.
Можешь есть в лучших ресторанах, испытывать любое чувственное удовольствие, петь на сцене в Сан-Паулу для двенадцати тысяч зрителей, которые будут отвечать громом аплодисментов, можешь путешествовать на край земли, иметь миллионы подписчиков в интернете, завоевать олимпийские медали, но это все не имеет смысла без любви.
