Она редко бывала такой последовательной интеллектуалкой. Вот что происходит, когда получаешь степень магистра в Кембридже, а потом уходишь в творческий отпуск для написания книги о любимом философе.
– Я произвожу на тебя впечатление, – заявила она псу. – Признай это.
Еще там была груда песенников, и Нора улыбнулась, увидев, что сверху оказался сборник Simon & Garfunkel, который она продала Эшу в день, когда он пригласил ее на кофе. На кофейном столике лежала красивая, блестящая книга в твердом переплете с фотографиями испанских пейзажей, а на диване валялось нечто под названием «Энциклопедия растений и цветов».
А из газетницы торчал новехонький выпуск National Geographic с изображением черной дыры на обложке.
На стене висела картина. Копия Миро
[104] из музея Барселоны.
– Мы с Эшем ездили вместе в Барселону, Платон? – она вообразила, как они бродят вдвоем, держась за руки, по улочкам Готического квартала, заглядывая в бары за тапас и риохой.
На стене напротив стеллажей висело зеркало. Широкое зеркало в нарядной белой раме. Ее уже было не удивить вариациями во внешности в разных жизнях. Она бывала разных форм и размеров, с любыми прическами. В этой жизни она выглядела невероятно приятной. Она хотела бы дружить с таким человеком. Она не была олимпийской чемпионкой или рок-звездой, или акробаткой из Цирка дю Солей, но перед ней стояла женщина, проживающая хорошую жизнь, насколько можно было судить о таких вещах. Взрослая, примерно представляющая, кто она такая и чем занимается в жизни. Короткая – но не экстремальная – стрижка, кожа выглядит здоровее, чем в осевой жизни: либо результат диеты, тренировок, отсутствия красного вина, либо очищающих и увлажняющих средств, которые она видела в ванной, – все они были гораздо дороже, чем то, чем она пользовалась в осевой жизни.
– Что ж, – обратилась она к Платону. – Это хорошая жизнь, да?
Платон, похоже, согласился.
Духовный поиск более глубокой связи со вселенной
Она обнаружила шкафчик с лекарствами на кухне, порылась среди пластырей, ибупрофена и парацетамола, витаминов и наколенников для бегунов, но не нашла ни следа антидепрессантов.
Может, это была она. Может, наконец-то, Нора нашла жизнь, в которой останется. Жизнь, которую она бы выбрала. Ту, которую не вернет на полки.
Я могла бы быть счастлива здесь.
Чуть позже, в душе, она поискала новые отметины на теле. Татуировок не было, но был шрам – не самоповреждение, а хирургический: длинная, тонкая горизонтальная линия под пупком. Она видела прежде шрамы от кесарева сечения, и теперь провела большим пальцем вдоль него, раздумывая, что даже если бы она осталась в этой жизни, то все равно уже опоздала.
Эш вернулся домой после того, как отвел Молли в садик.
Она поспешно оделась, чтобы он не увидел ее голой.
Они позавтракали вместе. Сидели за кухонным столом, читали новости в телефонах и ели тосты из бездрожжевого хлеба – само воплощение супружеской жизни.
Потом Эш уехал в больницу, а она осталась дома на весь день изучать Торо. Прочла то, что уже написала – внушительные 42 729 слов, – и уселась есть тост в ожидании, когда придет время забирать Молли из садика.
Молли хотела пойти в парк и, «как обычно», покормить уток, так что Нора отвела ее, скрывая, что пользуется Google Maps для поиска дороги.
Нора качала ее на качелях, пока не заболели руки, каталась с ней с горки и карабкалась за ней в просторных металлических туннелях. Потом они бросали сухую овсянку в пруд уткам, зачерпывая хлопья из коробки.
Затем она села с Молли перед телевизором и покормила ее ужином, прочитала сказку на ночь – все это до того, как Эш вернулся домой.
Уже когда Эш вернулся, к их двери подошел мужчина, пытаясь войти, и Нора закрыла дверь прямо у него перед носом.
– Нора?
– Да.
– Почему ты так странно ведешь себя с Адамом?
– Что?
– Кажется, он слегка опешил.
– В каком смысле?
– Ты вела себя с ним так, будто вы незнакомы.
– О, – улыбнулась Нора. – Извини.
– Мы уже три года соседи. Мы ходили в поход с ним и Ханной в Озерный край
[105].
– Да. Я помню. Конечно.
– Ты вроде как не собиралась его впускать. Будто он лез без спросу.
– Правда?
– Ты захлопнула дверь прямо перед его носом.
– Я захлопнула дверь. Но не перед носом. В смысле, да, там был его нос. Технически. Но я просто не хотела, чтобы он думал, будто может входить так запросто.
– Он возвращал шланг.
– О, верно. Ну, нам не нужен шланг. Шланги вредны для планеты.
– С тобой все хорошо?
– А что такое?
– Я просто беспокоюсь о тебе…
В целом, однако, все оборачивалось очень хорошо, и всякий раз, когда она гадала, не очнется ли она в библиотеке, этого не происходило. Однажды, после занятий йогой, Нора сидела на скамейке у реки Кем и перечитывала что-то из Торо. На следующий день она посмотрела интервью с Райаном Бейли на съемках фильма «Салун “Последний шанс” – 2», в котором он говорил, что находится «в духовном поиске более глубокой связи со вселенной», а не беспокоился о том, как «определиться в романтическом смысле».
Она получила фотографии китов от Иззи и написала ей в WhatsApp, что слышала недавно об ужасной автомобильной аварии в Австралии, и попросила подругу пообещать ей, что та всегда будет водить осторожно.
Норе было приятно, что у нее отсутствуют какие-либо поползновения узнать, как в этой жизни поживает Дэн. Вместо этого она ощущала глубокую благодарность к Эшу. Или, если точнее, она воображала, что благодарна ему, ведь он был чудесен и у них было столько мгновений, когда они вместе радовались, смеялись, любили.
Эш работал в длинные смены, но был рад прийти на помощь, когда оказывался дома, даже после напряженного дня, крови и желчных пузырей. Еще он был слегка занудой. Он всегда говорил «доброе утро» пожилым людям на улице, когда гулял с псом, и порой они его не замечали. Он подпевал радио в машине. В целом он будто бы не нуждался в сне. И никогда не отказывался от ночной смены с Молли, даже если наутро назначена операция.
Он любил заваливать Молли фактами: кишечник меняет выстилающую ткань каждые четыре дня! Ушная сера – это такой пот! В твоих ресницах живут существа, которые называются «клещи»! И обожал непристойности. Он (на утином пруду, в первую субботу, когда Молли могла их слышать) с жаром сообщил случайному прохожему, что у селезней пенис похож на штопор.
