Демонстранты, вместо того чтобы сидеть дома и смотреть на пустой телеэкран или перечитывать газеты прошлой недели, принимали участие в событиях, которые Associated Press33 описывала как «атмосферу пикника, с музыкой, жареными колбасками и воздушными шариками».
Забастовки в Париже вообще часто отличаются приятной атмосферой, хорошей едой и льющимся рекой дешевым вином.
Думаю, мне тоже стоит как-нибудь присоединиться к одной из забастовок.
Вопреки тому, что представляют себе многие, большинство французских рабочих не состоят вообще ни в каких синдикатах. В 2005 году здесь менее 10 процентов рабочих были членами профсоюзов, один из самых низких показателей в Европе. В том же году в США в профсоюзах состояло 12 процентов американцев. При этом профсоюзы во Франции славятся железной хваткой, они намного сильнее, чем в других странах, и, безусловно, пользуются более широкой общественной поддержкой, чем в Америке.
Я помню несколько забастовок, которые произошли, когда я жил в Сан-Франциско. Начиналось все как легкая неприятность. Говоря «начиналось», я имею в виду первые пять минут. По мере развития событий люди из расстроенных становились разъяренными. Улицы были забиты, народ толпился на тротуарах, многие не могли добраться на работу, и к полудню терпение по отношению к забастовщикам лопалось. Чтобы всех успокоить, резолюции принимали очень быстро.
Французы, наоборот, отмахиваются от забастовщиков, глядя на них с поджатыми губами, отстраненно, как бы говоря: «Мы — французы. Что ж, мы ведем себя именно так».
Когда в 2007 году был введен запрет на курение в общественных местах, я подумал: «Что же будут делать курильщики? Выйдут на улицы протестовать против того, что убивает по шестьдесят тысяч их сограждан в год?»
Представьте себе, они вышли. Самая большая manifestation3319 состоялась за четыре недели до «конца света» для les fumeurs
343
344
345
346. Десять тысяч человек вышли на улицы Парижа, чтобы заявить о своем праве обкуривать всех и каждого вонючими и небезопасными для здоровья сигаретами. Не вполне уверен, чего именно они хотели добиться: даже во Франции тем, кто курит, трудно снискать сочувствие со стороны общественности. А поскольку министр здравоохранения поступил мудро и объявил запрет курения не законом, а «декретом», его невозможно было отменить. Но я рад, что они получили по заслугам, потому что мне хотелось бы, как, уверен, и большинству других, дышать немного свободнее, когда я выхожу куда-то перекусить.
Еще одной группой забастовщиков были те самые жуткие водители мотороллеров, которые протестовали против запрета парковаться и ездить по тротуарам. Лично я не против, когда они паркуются на тротуаре, их можно просто обойти. Но я определенно против того, чтобы эти лихачи разъезжали среди пешеходов, заставляя их разбегаться во все стороны, когда они проносятся на полном ходу. Однажды на пешеходном переходе я ждал, когда поменяется свет, и вдруг почувствовал, как кто-то толкает меня сзади, причем агрессивнее, чем обычно. Я повернулся и обнаружил, что это не другой пешеход, а колесо скутера, толкающее меня вперед. Не знаю, бывают ли забастовки в защиту прав пешеходов, но я бы с удовольствием организовал такую, чтобы вернуть нам наши тротуары.
Еще, как ни странно, была забастовка пожарных, во время которой les pompiers de Paris
347жгли громадные костры как часть их протеста на площади Бастилии, и полиция вынуждена была взять ситуацию под контроль. Тогда я увидел нечто, чего никогда в жизни не ожидал: как полицейские в полном боевом снаряжении сражаются с пожарными.
* * *
Район Бастилии, где я живу, более всего известен той самой печально знаменитой тюрьмой, которая была захвачена и разграблена возмущенными массами, что стало искрой, воспламенившей Французскую революцию. Двести двадцать лет спустя она все так же служит отправной точкой почти всех маршей и забастовок, происходящих в Париже, к счастью, их все-таки не слишком много. Раз в день или около того, не чаще. Мне не нужно читать газету, чтобы узнать, будет ли сегодня забастовка, достаточно просто прислушаться, стоя у окна. Я понимаю, что что-то происходит, когда обычная какофония уличного движения затихает и наступают несколько минут тишины, пока полиция освобождает улицы. Потом вся квартира начинает трястись от топота тысяч ног, шагающих под моими окнами. (Будучи из Сан-Франциско, когда я первый раз это почувствовал, чуть не нырнул под стол, думая, что началось землетрясение.) Чем ближе толпа демонстрантов, тем отчетливее слышатся крики, аплодисменты, визг и речь, усиленная мегафонами, все это сопровождается запахом жареных saucisses
348 и ревом музыки, в то время как люди, идущие по бульвару с транспарантами, перекрывают движение, что вызывает всеохватывающий хаос на следующие несколько часов.
Ситуация становится только хуже из-за водителей, чьи машины оказались заблокированы у обочин. Они почему-то уверены, что стоит им начать беспрестанно сигналить, двенадцать тысяч протестантов тут же остановятся и любезно уступят им дорогу, чтобы те проехали. Положительным моментом является то, что я экономлю на газетах целое состояние; взгляд на улицу — это все, что мне необходимо для того, чтобы быть в курсе текущих дел.
Я был очень взволнован, когда увидел manifestation впервые. (Французы говорят просто manif; они происходят слишком часто, и просто времени не хватит, чтобы выговаривать слово целиком каждый раз, когда это случается.) У меня непривычное зрелище вызвало настоящий восторг. «О, смотри! Люди вышли на улицы и кричат по-французски. Очаровательно! Это должно быть очень весело. Жду не дождусь следующей демонстрации!»
Но когда это случилось на второй день… потом на третий… а еще и на четвертый (иногда дважды в сутки), les manifs начали стремительно терять свою привлекательность. Особенно когда члены протестующего профсоюза обклеивают здание, где ты живешь, плакатами, призывающими к солидарности и братству, устанавливают трибуны для выступлений, каждая размером с «Рено», прямо под твоими окнами, и все это под рев музыки, сопровождаемый непрекращающимися гудками автомобилей. Вся моя квартира вибрирует, пока каждый желающий не выскажется, бастующие упакуют свои грили и отправятся по домам. Должен существовать специальный профсоюз тех, кто соскабливает все эти наклейки с фонарных столбов, стен домов и станций метро — люди, с которыми у бастующих нет ни solidarite
349^3, ни fraternite
350.
