— Слушаюсь, — кивнул Самсон.
Дело, все дванадцать его листов, лежали на столе: и протоколы допросов, и описи краденого и возвращенного потерпевшим.
— Сошьешь и в коробку! — добавил Найден. И вдруг задумчиво в потолок посмотрел, на слабо горящую лампочку в зеленом абажуре. — С документами твоими интересная история, — усмехнулся он и опустил взгляд на Самсона. — Все подделанные! Нет в природе ни чекиста Мартенса, ни Кириллова, ни поляка Будржевского, ни Кочевых! То есть в природе они могут и существовать, но в другой природе, не в нашей. Так что неизвестно, кого ты убил!
— Убил? — Самсон напрягся. — Я ж не убил, я ранил!
— Три пули в сердце и четыре в живот? Ранил? — рассмеялся Найден. — Пасечному рассказать — не поверит! Он думает, что лучше всех у нас в участке стреляет! А вот и неправда!!!
— Так он же стонал! Его нашли убитым?
— Нашли. Даже сфотографировали. За покойным никто не пришел, вот и отдали пока студентам-медикам! На Фундуклеевскую отвезли! В покойницкий театр!
— А можно мне еще один допрос по делу красноармейцев провести? — обратился Самсон. — Только не этих двоих, что увезли, а портного, которого они ограбили? Больно он перепугался, когда я выкройки хотел ему вернуть… К тому же он немец!
— Да он просто нашей власти боится! Пол-Киева ее боится! — сказал Найден.
— Холодный думает, что то, что у него украли, тоже краденым было! — ответил на это Самсон.
— Так ты хочешь его припугнуть, чтобы еще одну кражу раскрыть? Холодный так считает? — опустил Найден взгляд в пол, губы скривил, словно о чем-то неприятном задумался. Минуты через две ожил. — Ладно, возьми красноармейца да арестуй этого немца на денек! Он тебе сразу все свои страхи и выложит! И сам больше кражи не ищи! А то наберем опять целый подвал сброда, а они тут друг другу горлянки перережут!
Около девяти вечера прошил Самсон документы дела грубой серой ниткой и хотел уже было иголку ножом отрезать, но тут про портного вспомнил. А вдруг тот что интересное расскажет? Тогда надо будет еще один протокол сюда, в дело вшивать!
Сунул он дело, из которого нитка с иголкой болталась, в верхний ящик стола. Раскатал полоску мягкой мастики, прилепил к краю ящика и печать в нее свою вдавил.
Бесфонарная темень снова окутала Киев страхом и ощущением опасности. По безлюдным улицам изредка проезжал, дрожа светом желтых фар, служебный автомобиль. А Самсон с грозно висевшей с ремня на правом боку деревянной кобурой и красноармеец Семен с винтовкой за плечом шли на Бассейную. Сапоги Самсона ударялись подошвами о булыжную мостовую гулко, но не звонко. Это Самсона радовало. А еще его радовало, что так же гулко, но не звонко стучали по дороге подошвы сапог Семена. Потому что звуки их служебного присутствия не врывались в гудящую тишину города, а вплетались в нее.
Нужные двери Самсон нашел сразу, и они вдвоем поднялись почти на ощупь по деревянной лестнице на второй этаж. Самсон постучал в дверь портного сначала вежливо, а потом громко. Показалось ему, что услышал он из-за двери какие-то звуки — то ли шаги, то ли от перестановки стула. Но двери никто не открывал. И тогда забарабанил Самсон по ней двумя руками.
— Кто есть там? — наконец прозвучал знакомый голос.
— Из милиции! — крикнул ему Самсон. — Помните, я вам выкройки приносил! Откройте!
— Я уже спал! — сказал портной.
— Откройте! — настойчиво повторил Самсон. — Мне надо задать вам два вопроса.
За дверью снова словно сдвинули по деревянному полу стул. Но тут послышался легкий скрежет ключа, отпирающего замок. Самсон сделал шаг назад, не помня, в какую сторону открывались эти двери.
Двери открывались наружу. Но поначалу в открытом проеме показалась рука с горящей керосиновой лампой. За ней выглянуло перепуганное лицо.
Самсон схватил портного за кисть руки, выхватил лампу, отчего стеклянный колпачок слетел с нее и вдребезги разбился под ногами.
— Вы арестованы! — заявил он.
И тут словно портного кто-то толкнул в спину и он навалился на Самсона всем своим весом. Тут же прозвучал выстрел, и глаза портного замерли, а вес его стал еще более нестерпимо тяжелым для Самсона. Он начал оседать вместе с портным, и тут из-за его спины выскочил человек в пальто, и Самсон от неожиданности шагнул назад, наткнувшись своей спиною на перила и едва удержавшись на краю верхней ступеньки лестницы. Он видел в свете керосинового мечущегося, не защищенного более стеклянным колпачком пламени человека, лица которого невозможно было разглядеть. Только силуэт фигуры и вытянутая вперед рука с наганом или маузером. И дуло смотрит Самсону в грудь. Самсон отпустил портного, который, упав, занял почти всю площадку перед распахнутой дверью. Оставались Самсону, может, секунда или две жизни, но в этот момент красноармеец Семен, стоявший под стенкой справа, схватил руку с оружием, и завязалась борьба, очень короткая. Невидимый человек как-то вывернулся, выстрелил в Семена и с грохотом понесся вниз по лестнице. Громыхнули двери.
Порыв ворвавшегося с улицы ветра задул керосиновую лампу. Стало совсем темно и тихо. Самсон опустился на корточки. Ощупал руками лежавшие тела — красноармеец, падая, придавил лицо портного прикладом винтовки. Оба были мертвы.
Глава 26
Теплые лучи солнца дотянулись и подкрасили золотом горы черной земли, выкопанной для просторности братской красноармейской могилы на левом дальнем краю Александровского парка, далековато и от Александровско-Невской церкви, и от разбросанных вкруг ее старых могил. Играл духовой оркестр. Музыканты с обрюзгшими невоенными лицами одеты были в шинели и сапоги. Но головных уборов не имели и тоже не могли не ощущать макушками голов лучезарное солнечное касание, как не могли не ощущать и ветерок, ерошивший волосы. Третий день апреля мог бы остаться в памяти как изначальный момент весны, если бы не холодок, коим веяло со стороны обширной ямы глубиной не менее десяти аршин, на дне которой живые красноармейцы уплотняли лежавших в неотесанных сосновых гробах плечом к плечу мертвых.
Самсон не хотел считать гробы. Не хотел, но не получалось не считать. Двадцать два по дальнюю сторону длинной ямы, а значит, и двадцать два по ближнюю, не видимую им сторону.
Рядом стояла Надежда в стареньком, видимо, мамином пальто черно-серого цвета, с красным платком на голове. В глазах блестели слезы. Они выкатились, как только заиграл духовой оркестр.
Оркестр, доиграв «Вы жертвою пали», принялся выдувать другую, менее внятную, но все равно трагическую мелодию, похожую на слезливый романс.
Над головой Самсона каркнула ворона и неожиданно спрыгнула с веток на землю, прошлась вразвалочку между собравшимися в сторону могилы. Самсон удивленно следил за ней. Больше, казалось, никто не обращал внимания на черную птицу.
