— Проверим! — закивал Самсон. — Если остался, то будет рад, что украденное вернули!
— Ну да, — согласился Сивоконь. И снова перевел взгляд на выкройки, взял в руки еще одну, подвесил перед глазами. — Смешной размер! — удивленно мотнул головой. — Как на пухленького пацана! И кто бы это сейчас заказывал своему сыну-недорослю костюм из йоркширской шерсти, да еще и такой строгий? Императорских и биржевых приемов больше нет, а на субботник в таком не выйдешь! Какой-нибудь красноармеец поймет это как классовую атаку и штыком проткнет и костюм, и того, кто в нем!
— Ну, может, он своему сыну шил? — предположил Самсон. — На совершеннолетие, например? Совершеннолетие ведь никто не отменял!
— Пока не отменяли! — поддакнул портной.
Очевидной витрины портного Бальцера на указанном Сивоконем отрезке Бассейной Самсон глазами не нашел. Заклеенные газетами окна кондитерской смотрели на мир грустно и с тоской. Рядом на двери в полуподвальное помещение желтой краской было выведено «Москательная лавка». В третьем от угла двухэтажном доме на первом этаже в окнах отсутствовали стекла, но на втором, казалось, жизнь продолжалась. Дверь в парадное этого дома оказалась открытой. И уже внутри на стенке справа была нарисована кисть руки с указующим вверх по лестнице перстом и с подписью «Ремонт одежды».
С саквояжем-баулом в руке Самсон поднялся по деревянным ступеням и постучал в единственную на этаже высокую дверь.
Лысоватый с усиками щеточкой мужчина, открывший визитеру, посмотрел на него через толстые линзы очков пристально и сердито.
— Что вам починить? — спросил он и опустил взгляд на саквояж-баул.
— Я ищу портного Бальцера, — признался Самсон.
— Я крупных заказов больше не беру, — ответил он. — Только мелкий ремонт.
— Так вы и есть Бальцер?
— Да, Бальцер это я! — представился мужчина. — Зайдите!
Комната за дверью была одновременно и мастерской, очевидно временной, и проходным помещением, за которым располагась, видимо, его квартира. Швейная машинка с ножным приводом стояла в правом углу, накрытая простыней. Но широкую педаль для приведения в движение швейного механизма простыня не закрывала. Широченный стол занимал почти половину комнаты. В дальнем левом углу тумбу украшали пять разноразмерных угольных утюгов, и слева под стеной стоял узкий утюжильный столик. В деревянных ящиках под окнами хранились, видимо, тканевые отрезы или инструменты. На стене над утюгами в рамках под стеклом поблескивали золотым тиснением иностранные дипломы.
— Ну что у вас? — нетерпеливо указал Бальцер пальцем на саквояж-баул. — Показывайте! У меня нет времени!
Неприветливость хозяина не раздражала Самсона. Наоборот, он представлял сейчас, как Бальцер изменится в лице, когда увидит то, с утратой чего, похоже, он смирился! Ведь если б не смирился, то написал бы заявление о краже!
— У меня для вас хорошие новости, — Самсон поставил саквояж-баул на стол, раскрыл и стал выкладывать рядом куски выкройки.
Бальцер побледнел. Он смотрел на выкройки с ужасом и потом с таким же ужасом перевел взгляд на Самсона.
— Что это? — спросил он.
— Ну это, похоже, у вас украли! Я пришел вернуть!
Бальцер сначала отрицательно замотал головой.
— Это не мое! — добавил он словесно. — Ничего у меня не крали! Тут уже и красть нечего! — он окинул помещение взглядом. — Вы откуда?
— Из милиции, — признался Самсон. — Но мне сказали, что это, скорее всего, ваше! Дорогая шерсть!
— Дорогая, — Бальцер покосился на верхнюю выкройку. — Но не моя! Заберите!
Озадаченный, Самсон стал было складывать выкройки обратно в сумку, но вдруг остановился.
— Так может, вы знаете, у кого это могли украсть? — посмотрел в глаза портному.
Тот опять замотал головой, прежде чем ответить.
— Не знаю! Мало ли! Перед войной вон человек пять еще немецких портных в Киев перебрались! Тут заказов было больше, чем в Вене! Может, у кого из них…
— А почерк вы не узнаете? — Палец Самсона указал на написанные мелом циферки выше линий выкройки.
— Так какой же это почерк! Это ж размеры! — Бальцер явно нервничал.
— А можно на ваши выкройки посмотреть? — взгляд Самсона припечатал хозяина к стенке.
— Я сейчас никаких заказов не исполняю… Нет у меня выкроек! Идите уже!
— Но если вы услышите, что какого портного ограбили, вы сообщите? Знаете, где Лыбедской участок?
— Знаю, знаю! — Бальцер сделал вдруг шаг вперед и чуть грудью не оттолкнул Самсона. — Идите уже! — добавил он нетерпеливо.
— Ну и типчик! — выдохнул Самсон на нижней ступеньке деревянной лестницы.
Постоял минутку, размышляя о только что закончившемся знакомстве. А далее пожал плечами и вышел на Бассейную.
Над головой захлопала крыльями ворона и рядом с его плечом на мостовую упало белое птичье пятно.
Глава 23
В дверь закрытого парадного в доме Надежды Самсон стучал, пока не заболела кисть. И только когда перестал, услышал оттуда женский перепуганный голос:
— Вы к кому?
— К Надежде! — выкрикнул он. И сразу добавил: — И к Трофиму Сигизмундовичу!
— Так они спят! У них и свет не горит!
— Света в городе вообще нет, — Самсон оглянулся в сторону темного перекрестка. — Видно, на станции дрова кончились!
— А вы подождите, я спрошу! — сообщил женский голос и пропал.
Самсон услышал со стороны ближнего перекрестка чьи-то шаркающие шаги. Стало не по себе. Сплошная темень словно заставляла его прильнуть к закрытой двери, стать ее частью, ее доской. Рука легла на деревянную кобуру нагана. Палец столкнул натянутый ремешок крышки кобуры с медного «грибка». Отпущенная крышка приподнялась.
И тут, когда Самсону показалось, что приблизившийся невидимый человек добрался до угла дома, с другой стороны двери тяжело проскрипел вытащенный засов и в проеме заколыхалось пламя свечи, в бликах огонька которой он увидел лицо Надежды, доброе, взволнованное, нежное.
— Быстрее! — поторопила она.
Самсон потянул что было сил дверь на себя, и засов снова сделал ее неприступной.
— Милочка уже спит, — сообщил вошедшему позднему гостю Трофим Сигизмундович, сидевший за столом в теплом банном халате, накинутом на обычную одежду не ради ощущения «домашности» обстановки, а для дополнительного согревания тела.
На столе в пятирожковом подсвечнике горели три свечи. Пахло керосином, и Самсон сразу увидел откуда! В трех аршинах от стола на грубой кухонной табуретке стояла керосинка «Триумф», на которой кипел медный чайник, добавляя в воздух гостиной теплой сырости.
