«Выдано Колечко Самсону Теофиловичу в том, что он закончил курсы красной стрельбы 22 марта 1919 года».
— Берегите бережно и всегда в кармане! — наказал Пасечный. — Вообще, чем больше в кармане документов, тем лучше!
— А новые паспорта выдавать будут? — спросил вдруг Самсон, вспомнив о старом семейном паспорте, в котором главной персоной значился покойный отец, а значит, без отца этот паспорт для остальных членов семьи, живых и неживых, оказывался бесполезным.
— Будут, — кивнул Пасечный. — Как только определятся границы нашей власти, сразу будут и паспорта!
Вернувшись в милицейский участок, Самсон и Холодный получили на руки наганы с ремнем и деревянной кобурой и с десятком патронов каждый, а к ним письменное разрешение на оружие.
Самсон подпоясался и ощутил на ремне справа приятный вес. Теперь жизнь должна была измениться. Она всегда меняется, когда человек получает оружие.
— Я тебе на стол пару дел царской полиции положил, чтобы ты понял, что такое сыск и разведка, — сообщил Пасечный Самсону. — Иди работай, а мы с товарищем Холодным обсудим другие дела!
В кабинете Самсон воодушевленно уселся за родной отцовский стол, осмотрел всё еще опечатанные печатью Пасечного ящики. Сорвал печати, выдвинул левый верхний. Посмотрел с нежностью на круглую жестянку из-под монпансье и на вспоминаемый недавно семейный паспорт отца.
Потом пододвинул к себе папку, на которой красивым размашистым почерком было написано: «Дело об убийстве заводчика Корниенко С. П. и членов его семьи по адресу Жилянская, 47, третий этаж».
Перед глазами Самсона всплыло знакомое здание в двух кварталах от его дома. Поискав на папке дату, он понял, что дело было заведено в январе 1916 года. Раскрыл и принялся вчитываться в первый рукописный листок — донесение о преступлении, одновременно пытаясь припомнить: не слышал ли он об этом убийстве ранее?
Память в ответ напомнила, что в те годы он старался не слышать об убийствах, потому что случалось их множество, и жизнь из-за этого казалась хрупкой и нуждающейся в защитном футляре, как сосуд из венецианского стекла. Теперь, когда на правом боку он ощущал вес нагана, читать описание убийства целой семьи, жившей неподалеку от них, на той же улице, было не так волнительно и боязно.
Глава 16
Трофим Сигизмундович, открыв дверь квартиры, испугался, сначала не узнав Самсона, а когда узнал, то испугался еще раз, но внутрь пустил.
— Вам все-таки гимназическое пальто больше к лицу, — сказал он, ожидая, пока гость повесит на вешалку ремень с кобурой и куртку.
Надежда же особенно не удивилась новому виду Самсона. Хотя во взгляде девушки он и прочитал жалость и сразу понял, что причиной этой жалости стало не покрытое бинтом правое ухо. Он сразу внутренне в комок сжался. Шапку-то тоже на вешалке оставил, не садиться же в ней за стол?
Чай по чашкам разлила Людмила, мама Надежды. Она же еще и пряники в игривой фарфоровой конфетнице выставила.
— Я, извините, ваше отчество забыл, — заглянул в глаза Самсону отец девушки.
— Теофилович.
На губах Трофима Сигизмундовича вздулась улыбка одобрения. И одновременно в глазах Надежды проблеснула ирония.
— Человек должен иметь право освобождаться от того прошлого, которое стесняет! — сказала она хитроватым тоном.
— Мне вот не от чего освобождаться, — вставил отец.
— А мне есть, — упрямо, но довольно весело заявила она. — А вам, Самсон?
Парень задумался.
— Мне бы кое-что из утраченного вернуть, — произнес осторожно, боясь, что девушка потребует продолжения мысли. И сразу решил поменять тему. — У нас в милицейском участке новый сотрудник появился! Бывший священник!
— Расстрига? — оживился Трофим Сигизмундович.
— Да, сказал, что от Бога отрекся и хочет бороться за порядок!
— Вы с ним поосторожней, — озабоченно заговорила мама Надежды. — Когда человек становится своей противоположностью, он может запутаться в добре и зле!
— Каждый может запутаться, — махнул рукой отец. — Время такое, что иногда и непонятно: где добро, а где зло? Вот, например, я уже знаю, что петлюровцы — зло, а по поводу гетьмана даже сказать не могу! А деникинцы? Придут они в Киев — это добро или зло?
— Не придут, — сердито остановила отца Надежда. — Киев не лодка, чтоб ее так качало!
— Ну большевики-то уже второй раз пришли! — продолжил отец.
— А Бог троицу любит, — произнесла мама и тут же закрыла рот ладонью, словно осознав неуместность сказанного.
После чаепития, натянув шапку и надев куртку и амуницию, повел Самсон Надежду на недалекую прогулку.
Вечер казался удивительно спокойным. Вороны каркали размеренно. Мимо позвякивали железными колесами о рельсы трамваи.
— Куда вы меня ведете? — допытывалась Надежда.
Ей нравилось, как прохожие кто с интересом, а кто и с опаской косились на кобуру Самсона.
— Скоро узнаете! — тянул время Самсон.
Они шагали мимо закрытых железными занавесями витрин магазинов, мимо горящих фонарей, освещавших перекрестки, мимо тумб театральных афиш, с которых бросались в глаза незнакомые названия пьес. Вышли на северный край Александровской площади.
— Мы на Крещатик? — снова заинтересовалась целью прогулки Надежда.
— Нет, мы почти пришли!
Остановились они у пустынного базарчика, раскинувшегося возле Самсонова колодязя.
— И что тут? — она разочарованно огляделась по сторонам. — Я думала, вы меня в кафе позвали!
Самсон вздохнул.
— Осмотритесь внимательнее! — попросил он.
Надежда игриво в пируэте обернулась вокруг себя, как балерина, и остановила взгляд на нем.
— Ну говорите же! — попросила.
Он подошел к краю фонтана-колодязя, указал рукой на фигурку Самсона, разрывающего пасть льву.
— Знаете, кто это?
— Самсон? — спросила она и тут же звонко расхохоталась. — Вы решили мне своего тезку показать?
— Да, — кивнул парень. — Тут впервые познакомились мои родители. На базарчике. А потом бросили сюда монетку. И меня назвали Самсоном в его честь, — кивнул он на смешноватую фонтанную фигуру. — Не было б его, не было б и меня!
— Как пьетозненько
[3]! — всплеснула она ручками. — Но вы действительно милашка! — Ее рука коснулась плеча куртки, словно она хотела привлечь Самсона поближе к себе. Коснулась и вернулась на место.
