Она долго потом переживала потерю «друга». Чувствовала ли я свою вину? Нисколько! Единственное, что меня смущало да и по сей день смущает — это молчаливый испытывающий взгляд родного человека, в котором читался вопрос: «Ты что-то знаешь, дочь? Что ты скрываешь?» С огромным трудом мне удавалось оставаться невозмутимой, не сорваться на откровения, в которых Ширяев выглядел еще более отвратительным перед ней. Встречаться с матерью и скрывать от неё связи с другими женщинами — это ли не подлость? Откуда знаю? Пф-ф, город маленький! Одна только Алина Векшина пребывала в блаженном неведении.
Но время шло, и об этом случае в нашей квартире больше не заговаривали. Вымели все неприятные воспоминания из дома, словно мусор. Но главное, мы стали близки, как никогда до этого. Мать и дочь. Две подруги — не разлей вода. Две сообщницы. Две единомышленницы.
Неприятные воспоминания двухгодичной давности нет-нет да и всплывали в памяти непрошеными гостями. И как бы я ни хотела откреститься от них, должна была признать: произошедший со мной в тот вечер необъяснимый пугающий случай и стал началом ночных грез, которых не спугнули ни успокоительные таблетки, ни каторжный труд на поприще знаний и во славу красного диплома, ни томография мозга. Увы, пришлось поддаться уговорам матушки, дабы та убедилась, что дочь её находится в полном здравии и ясном уме.
Проснувшись, я до мельчайших подробностей помнила все, что приснилось. Эти видения преследовали меня и мучили порой своей сумбурностью и непоследовательностью. Первые, еще не яркие, расплывчатые, я рассказывала маме, на что она скептически хмыкала и отмахивалась, объясняя это причудами уставшего мозга.
Случалось это редко, но оттого каждый был будто сюжетом фэнтезийного романа или повести, в котором я проживала один день своей вымышленной жизни, навеянной Морфеем.
— А ты их записывай, — посоветовала как-то родительница, посмеиваясь, — может, и правду говорят, что все самое гениальное приходит к людям во сне. Глядишь, получится бестселлер. Прославишься.
И я записывала. За два года мой мозг выдал невероятных по своей сути историй на целый киносценарий сказки. С ведьмами, летающими шарами-мышами, злыми колдунами… и да, говорящим наглым попугаем жако. Вот откуда, по всей видимости, всплыло это странное имя Перри.
Но если еще несколько месяцев назад мои «путешествия» в неведомый мир случались раз в неделю, а то и в две, то в последнее время это происходило с пугающей частотой. За редким исключением ночь пролетала, не показав мне очередную серию «киноленты» о жизни и приключениях девицы в магической стране, волею судьбы заброшенной туда из другого мира. Было такое, что утром бросалась к компьютеру, штудируя бесчисленные сонники в попытке расшифровать хотя бы что-то из увиденного. Такой глупости начиталась — глаза на лоб лезли. Если следовать толкованиям «специалистов», быть мне нищей, но жить в вечной праздности со смертельно больными родственниками, весело проводя при этом время и тоннами получая подарки. От них же.
Чушь несусветная! Изыскания прекратила, но с каждым новым днем во мне вдруг стало нарастать необъяснимое чувство тревоги. Источник душевого беспокойства был неизвестен. Это пугало и мешало наслаждаться размеренной жизнью. Даже когда строила планы на будущее, меня будто кто-то неведомый безапелляционно одергивал, путая мысли и обрывая на полуслове.
Самое странное со мной начало происходить не далее как месяц назад. Я ловила себя на том, что в каждом встречном высоком молодом мужчине искала схожие черты с неким шикарным аристократом из сна. Он нравился мне безумно. Своей харизмой, темной густой шевелюрой и легкой насмешкой на красивом лице. Понимала, что глупо влюбляться в того, кого не существует, создавать себе идеал, но ничего не могла с собой поделать. Все больше и больше меня затягивало в сети влечение к кареглазой иллюзии. О нем писала с особым трепетом, а после, умирая от стыда, роняла голову на руки, костеря себя — дуру редкостную, сентиментальную — на чем свет стоит. Чай не девчонка сопливая уже, сохнуть по сказочным принцам! А вот поди ж ты, туда же. И смешно, и печально.
В каждой седовласой старушке ожидала распознать ведьму-знахарку, порой приводя пенсионерок в недоумение своим въедливым сканирующим взором.
Подсматривала за компаниями парней, выискивая среди них знакомый лукавый прищур некоего симпатичного смешливого джентльмена.
А вечерами, с трудом приводя свои чувства в относительный порядок, склонялась к мысли, кроме шуток, посетить психиатра.
Как с такими «тараканами» в голове я умудрилась защитить диплом, одному богу известно.
— Аш-ша — деф-фачка, — вновь картаво прошелестела пернатая дама с заднего сиденья, заставив меня улыбнуться.
— Хорошая девочка, — согласилась я с ней.
— Ты мой холёс-сий… Иди, пацалую.
Я, не сдержавшись, взорвалась хохотом, здорово напугав серую говорунью.
— Поехали, дефачка, буду тебя с мамой знакомить. — Все еще посмеиваясь, провернула ключ зажигания. — Авось обойдется, и нас не выгонят на улицу после твоего «иди, пацалую»!
Прошла неделя. Птица осваивалась, привыкала к новым хозяевам и по утрам и вечерам орала страшным голосом. Мама хваталась за сердце, а я за яблоко — единственный способ заткнуть нового жильца надолго.
— Дочь, как прошел день?
— Нормально. — Пожала плечами на вопрос родительницы и устроилась за кухонным столом, наблюдая за её руками, помешивающими разогреваемый ужин. — Все приветливы и милы. Охранник строил глазки, несмотря на то что лысый и женатый. Кассирша хвасталась новыми сережками «с брульянтами». Администратор докопалась до какой-то мелочи. Ничего страшного — рабочий процесс, — сказала и загляделась на неё: тонкий стан в коротком домашнем платье, опрятные красивые волосы цвета золотистого шампанского, ноги… Со спины и не подумаешь, что перед тобой женщина, чей возраст перевалил за сорок.
— Мам… у тебя никогда не было такого чувства, что вот-вот произойдет что-то такое… не знаю даже, как объяснить… глобальное. Подсознательное ожидание какого-то большого события, перемен.
— Опять сон видела? — Проницательная собеседница, стоя у плиты, обернулась через плечо. Во взгляде мелькнула обеспокоенность.
Уныло кивнула в ответ.
— Трагичный и безнадежный.
— Расскажешь?
Просьба удивила — давно меня не просили о таком. Собралась с мыслями и не торопясь начала свое повествование.
— Предмет моих мечтаний умирает, и никто ничего не может сделать. Я в полном отчаянии и в последней надежде вроде как прошу о помощи… какой-то артефакт. Знаешь, только сейчас вдруг вспомнила, что эта вещичка была со мной во всех снах. Странно…
— Ну и как? Помог?
— Помог. А вот потом… Счастье омрачилось какой-то страшной трагедией. Я хорошо помню лицо мужчины: в глазах боль и невыносимая мука, рот в беззвучном крике и протянутые ко мне руки. Жуть. Проснулась — сердце колотится, на щеках слезы. И чувство… Оно такое острое, что становится не по себе. Будто меня вырвали из собственного сна, как из реальности, насильно, и я должна быть не здесь, а там, с ним. Будто моя жизнь, настоящая жизнь, не в этом мире, а в том.
