Кира стояла недалеко от входной двери и видела, как в клуб вошла знакомая девушка. Красивая до умопомрачения и надменная. Из тех, кто всегда при укладке, даже с утра, кто считает позором ненаманикюренные пальцы и страдает на вечных диетах. Мужчины на словах презирали «эту куклу», а на деле жаждали ее, провожая красноречивыми взглядами. Она шла по узкому проходу между баром и столиками, здороваясь по пути со знакомыми. К тому моменту Кира изрядно выпила, пребывала в игривом настроении и уже минут двадцать откровенно и зло стебалась над датчанином, пришедшим сюда за легкой добычей.
Девушка, которую звали то ли Катей, то ли Машей, продолжала пробираться по тесному проходу и, едва миновав Киру с компанией, вдруг пошатнулась на каблуках и задела плечом стоявшую рядом девицу. Красное вино, как в замедленной съемке, опрокинулось на ее шубу и медленными кровавыми каплями стало стекать вниз.
«Как символично! – во всеобщем переполохе подумала Кира. – Кровь на соболином меху». Сначала ей даже понравилась такая аллегория, но потом она неожиданно напомнила ей давнюю поездку на остров Борнео. Там один из домов в исторической аборигенской деревне был полностью «декорирован» человеческими костями, черепами и скальпами с запекшейся кровью.
– Чем мы лучше убогих аборигенов? – произнесла Кира вслух.
– Sorry?
7 – подставил ухо датчанин.
– No, no, I’m talking to myself. Just to myself.
8
– Oh, I see. You should be tired.
9
– Yeah, I’m sick and tired…
10 – буркнула она и сердито оглянулась по сторонам.
Ей не были свойственны резкие смены настроения, поэтому сейчас она сама удивилась своему поведению. Оправдываться Кира не любила, поэтому резко пошла к выходу, подав знак бармену, чтобы выпивку записали на ее счет. А датчанин, вероятно, сделал очередной вывод об этих «крэйзи рашнс»
11.
Кира буквально выдернула свою шубу из рук гардеробщика и вышла на улицу. Такси в «Красном Октябре» ловить негде, поэтому она тихо поплелась в сторону моста, все еще держа шубу в руках. Было холодно.
Ее удивило, что она не слышит своих шагов. «Наверное, сегодня была слишком громкая музыка», – подумала она сначала, но, взглянув под ноги, увидела мягкий, искрящийся, никем не тронутый снег. За те три часа, пока Кира находилась в клубе, все успело измениться. «Похоже, и я успела», – подумала она. Но не это занимало ее сейчас. Кира смотрела на свою шикарную, достойную Голливуда шубу, на шелковую подкладку, переливающуюся от фиолетового к алому, и в ее голове прыгали, сменяя друг друга, страшные картинки. То те самые человеческие черепа – трофеи людоедов, то лица извергов-китайцев, обдирающих шкуры с живых кошек; потом образы стали еще ужаснее: в клетках вместо кошек сидели люди, от животного ужаса пожирающие сами себя – лишь бы умереть раньше, чем за ними придут. «Почему мы осудили и остановили тех, кто кичился людскими скальпами, а восхищаемся теми, кто носит на себе скальпы животных?» Она еще раз взглянула на свою шубу, швырнула ее в сторону и пошла дальше.
Таксист посмотрел на Киру с подозрением и на всякий случай спросил:
– А деньги есть?
– Есть, – успокоила Кира, и они покатили по тихой, как никогда, Москве.
За эти пятнадцать минут дороги Кира успела испытать настоящую боль. Она вообще глубже и острее ощущала боль, чем радость. Кира сидела на заднем сиденье и плакала. Все ее тело, всю кожу покалывало, она буквально пропиталась тем ужасом, который испытывает любое существо – неважно, животное или человек, когда знает, что сейчас придет тот, кто решил за него, что ему будет адски невыносимо, разрывающе больно и что просить о пощаде бесполезно, ведь вокруг тысячи таких же обреченных и никто не заметит отсутствия на этой земле еще одной души.
Да, подобные фатальные образы ей являлись значительно ярче, живее, реальнее. Она чувствовала чужую боль в полном объеме, а вот радость касалась ее лишь вскользь. Боль проникала внутрь как внутривенная инъекция, счастье было для нее только туманом, который быстро рассеивался.
Наутро, как ни странно, Кира встала во вполне хорошем настроении. С ощущением, будто нырнула в прорубь и очистилась. Жутко болело горло, шубу было жалко, даже хотела поехать поискать, но быстро оставила эту мысль. Она сидела в своей светлой кухне в бело-зеленых тонах, смотрела на чистое небо – после вчерашнего снегопада оно было очень высоким – и думала о своей вчерашней выходке. На лбу застыли складочки удивления. Кира взяла телефон, коротко написала в Notes «купить успокоительное» и набрала Женин телефон.
– Ты не представляешь, что я вытворила! – собиралась протараторить она, но вышло тихое, хриплое рычание.
– Я и так знаю, – сказала Женя. – Ты хотела погулять до трех, но пришла в восемь утра, познакомилась с парочкой фриковых мужиков или с принцем на белом коне.
– Хуже.
– Ты пришла в девять?
– Да ладно тебе язвить. Я сама, собственными руками, будучи почти в здравом уме, выкинула свою шубу… Похоже, меня нужно лечить. Не знаю, что на меня нашло.
По возникшей паузе стало понятно, что Женя растерялась.
– Короче, стою в баре, – продолжила Кира, – все отлично, и вдруг вижу, что идет эта… Ну, в общем, одна знакомая в шубе. Я представила себя норкой, которую обдирают живьем, и выбросила свою шубу прямо на улице.
– Ооо!.. – только и смогла выдохнуть Женя.
– А если не короче, то мне было ужасно хреново. Но сейчас все о'кей, пришла в себя.
– Ты много выпила?
– Вообще почти не пила.
– Да ты всегда была повернута на этой теме. Видать, повернутость прогрессирует. Не относись к мелочам так серьезно.
– Иногда мне кажется, что, кроме мелочей, у меня больше ничего нет. К чему же тогда относиться серьезно?
– Не знаю.
– И я не знаю.
– Слушай, ну от того, что ты лишилась своей шубы, ничего не изменится. Лучше бы мне отдала. Даже если закроется какая-нибудь фабрика, тоже ничего не изменится… Смотри не выкини все остальные свои шубы. И туфли. И то кожаное платье! Особенно кожаное платье!
– Хорошо. Целую, увидимся.
– Пока-пока. Давай выше нос! И в самом деле, без шуток – ничего не изменится. Даже Билл Гейтс с его миллиардами безуспешно бьется с нефтезависимой энергетикой, что уж говорить о таких микробах, как я или ты…
Подобные мысли в разных вариациях всегда кружились в Кириной голове, как снежинки вчерашнего снегопада. Кира вспомнила притчу о мальчике, который выбрасывал назад в море морские звезды, вынесенные волною на берег. И ответ мальчишки на вопрос случайного прохожего: его мир не изменится, но для одной из этих звезд мир изменится навсегда.
