Через полчаса Макс закончил медитацию над тарелкой, и глаза его затянулись пленкой надвигающегося сна; он мгновенно обмяк, ссутулился, под глазами нарисовались круги. У Киры мелькнула мысль о том, что ее предложение будет воспринято враждебно, но остановиться она уже не могла:
– Давай сходим куда-нибудь. Время только девять.
– Кирюш, я устал. Давай побудем дома.
– О'кей, ты ж тогда не против, если я сама прошвырнусь?
– Я этого не говорил. Я предложил остаться дома вдвоем.
– А я предлагаю пойти куда-нибудь вдвоем. Как быть? Мне не нравится твое предложение, тебе не нравится мое, соответственно, каждый занимается тем, чем хочет.
– Чем тебе не нравится мое предложение? – спросил Макс, стараясь выглядеть спокойным. Или на самом деле таковым себя чувствовал.
Кира никогда не могла его понять и от этого жутко бесилась. Даже расстройство, печаль, недовольство были у него чрезвычайно спокойными и выражались лишь в складочке между бровей. Он умел собою владеть, как никто, и иногда Кира нарочно пыталась довести его до предела – хотела понять, где же дно этого самоконтроля или дело просто в бездушии. Она ни разу не видела его растерянности, смущения либо раздраженности. За все время их знакомства он ни разу ни на кого не повысил голос. Макс был тверд внутри, как титан, хотя на всех производил впечатление мягкого, податливого человека. Кира была единственной, кто понял это и уважал его именно за эту маскулинную стойкость.
– Тем, что твое предложение убивает мою молодость.
Как только она произнесла эту фразу, Максу сразу стало неинтересно. Если бы она говорила простыми бабскими сентенциями типа «потому что мне нужно выгулять новое платье» или «я что, зря маникюр сделала», его бы это устроило, но Кира начинала свой, как он это называл, «высокохудожественный бред», который он предпочитал просто не слушать. Слишком сложно, он даже не стал переспрашивать, что Кира имела в виду. Знал, объяснение будет еще более пространным, облеченным в красивые слова. Много-много слов.
Они не заставили себя долго ждать.
– По-твоему, побыть вдвоем – это срубиться через пятнадцать минут? Я же вижу по глазам, что ты еле сидишь. А я не хочу сидеть рядом и слушать твой храп. Я не люблю спать, вообще я люблю что-нибудь делать. Хотя бы прошвырнуться по городу.
– Почему бы тебе просто не расслабиться?
– Ты пойми, я чуть ли не физически ощущаю, как идет время, как оно уходит. Как много я еще должна сделать, сказать, выучить, прочитать, понять. И пообщаться тоже. Понимаешь?
– Да, – коротко резанул он и больше за вечер не сказал ни слова. И судя по тому, как он быстро ответил, Макс ничего не понял и не захотел понимать.
Через пятнадцать минут он ушел в спальню, чмокнув Киру и тихо пожелав ей спокойной ночи. Она же прихорашивалась у зеркала. Не демонстративно, но все же весьма бурно, и, к своему злорадству, выглядела она сногсшибательно: в кожаных шортах, купленных в «Harrods» под общий рокерский стиль, с красной помадой на губах.
У Киры было много подруг, много друзей. Таких друзей, которых встречаешь раз в год и заново вспоминаешь, как их зовут. Родители обеспечили ей доступ чуть ли не к каждому узлу паутины связей, которыми была опутана Москва. На этот раз она пила в баре с Натальей, называвшей себя фотографом, и Петей, тоже называвшим себя фотографом. Оба фотографа были наиприятнейшими людьми, спали до трех дня, нюхали так же часто, как чистили зубы, и никто еще не видел их фотографий, хотя стаж у них был уже приличный. Понятно, что Кира им нужна была как проводница в глянцевый мир. Ей это было даже понятнее, чем всем остальным, поэтому она щедро раздавала обещания, но никогда их не выполняла – она быстро осознала правила игры.
Не сказать, что Кире это нравилось – как и всем неглупым и нечерствым людям, ей были больше по душе искренние и теплые дружеские отношения. Но громкая ритмичная музыка, веселье, красивые, ухоженные люди – этот успех по-московски никак не хотел ее отпускать, да она и не стремилась от него уйти. В какой-то степени она была человеком новой формации, универсальным индивидуумом «без лица». Кира быстро мимикрировала под любую компанию и место. У нее хорошо получалась глупенькая куколка, любительница розовых рюшечек, образ «своего парня» в дальних походах в горы, роль профи в разговорах с коллегами, хипстерши и светской львицы. Это не значит, что она была слабой и не могла оставаться собой в любой ситуации. Как какое-нибудь мифическое существо из диснеевской сказки, она меняла оболочки, оставаясь при этом собой. И каждая из ролей ей, в общем-то, нравилась.
Любой из московских прожигателей жизни относил себя к тому или иному поколению. Поколения обозначались по названию самого модного места того времени. Кира была из поколения «Gipsy» – клуба, полностью соответствующего своему названию. Его помещение было не эклектикой, не модным фьюжином, а именно цыганским дворцом. Кажется, над ним поработала гигантская сорока: стащила сюда все, что плохо лежало, отличалось ярким цветом, блестело и переливалось.
Петя (или, как его за глаза называли, Петик) и Наташа всегда были всем довольны, не ныли по поводу уходящей молодости, в основном молчали или рассказывали одно и то же, поэтому можно было смело не слушать, не бояться пропустить что-то. Если им доставалась пара халявных дорожек, они вообще становились милейшими на свете людьми и даже резко умнели. Кире нечего было им предложить, поэтому Петя с Наташей беспокойно оглядывались по сторонам в поисках знакомых лиц и без опаски спрашивали, есть ли у кого то самое.
Опасаться и вправду было нечего. Такое ощущение, будто в Москве нюхали все и простое «будешь?» воспринималось вполне буднично. Диджей Гром, вечный поклонник Киры, пошлый, неугомонный, нервно-веселый, предложил и ей, но она отказалась. Спокойно стояла у барной стойки, привычно попивая неженский виски с двумя кубиками льда, и не без удовольствия смотрела на все, что происходило вокруг. Нарядные девушки разной степени потасканности, весело и увлеченно щебечущие друг с другом, но не забывающие смотреть по сторонам, веселые компашки, иностранцы, чувствующие себя попавшими в рай. Как это все можно не любить, думала Кира, которая так привыкла защищать перед «правильными» людьми свой образ жизни.
Сколько романов, фильмов и разговоров посвящено лицемерности светского общества, и все они в корне неверны. Сюда, в ночную мглу, испуганную музыкой и прожекторами, люди несут свою красоту, хорошее настроение, игру, флирт и улыбки, оставляя проблемы и жалобы на потом. Здесь все улыбаются, бывает, и наигранно. Какая разница, можно подумать, на работе или дома мы всегда искренние. Здесь не говорят о политике, бедности, боли. Здесь вообще мало говорят, и это оказывается большим плюсом ночи. Кира, в общем-то, любила слушать людей – и по своему внутреннему устройству, и по долгу профессии. Когда-то она с помощью подруги Ольги вывела собственный вариант формулы счастливых отношений. И главное в этой формуле – поменьше говорить.
Пару лет назад Ольга уехала жить во Францию к своему молодому человеку. Она не говорила по-французски, он не говорил по-русски. И оба еле-еле изъяснялись на английском. Может показаться, что это – огромное препятствие на пути к истинной любви, но на самом деле – единственное спасение. Ольга и Андре никогда не ругались, они просто не могли найти подходящих слов, чтобы посильнее ужалить друг друга. И никогда долго не обижались, потому что не могли объяснить причину своего недовольства. Прежде чем что-то высказать, Ольга тщательно подбирала слова, поэтому они доходили точно в цель. Им оставалось только заниматься любовью, для чего, как известно, знание языка необязательно. Прошло восемь лет, они по-прежнему вместе, это самая крепкая и счастливая пара из всех, кого знает Кира.
