Музыканты доиграли мелодию, и на сцену вышел Давид – поприветствовать собравшихся. Он и вправду был сегодня слишком холеным. Трудно поверить, что это и есть последняя надежда цивилизации. В нем не хватало трагичности, надлома, страдания в глазах.
Кира следила за его стандартной, без изысков речью, за фотографами и журналистами, не упуская из виду все еще плывущие меж гостей облака. Все-таки это было чертовски красиво, и плевать, сколько на это затрачено. Она самонадеянно думала, что знает о Давиде больше, чем остальные, и еще раз искренне восхитилась шефом. Даже умилилась. Ей почему-то захотелось поговорить с ним по душам, защитить, рассказать, как он выглядит в глазах других. Образ непонятного гения был еще привлекательнее для сердца, чем просто успешный бизнесмен. Но он по-прежнему, даже после вчерашнего, оставался для нее шефом, наставником, учителем.
«Надо откровенно сказать ему, что я хочу остаться в рамках деловых отношений. Просто отмалчиваться, избегать или делать вид, что все нормально, только дает ему лишний повод». Кира начала подбирать слова, которые могли бы четко обозначить ее позицию, но не обидеть шефа. Она так погрузилась в это будущее объяснение, что Жаку пришлось буквально кричать, чтобы Кира его услышала.
– Простите, господин Мерме. Задумалась.
– Над тем, как нам жилось бы в перевернутом мире?
– Мы и так живем в перевернутом мире, подменяя важное второстепенным.
– Вы потрясающая девушка! Жаль, что ваша глубина растрачивается впустую. Хотя вы еще так молоды. Возможно, у вас все впереди.
Его слова неприятно резанули, но Кира не подала виду. К тому же заметила, что Жак изрядно набрался и к тому же в дурном расположении духа. Его лицу никак не шло мрачное выражение. «Никто никогда не видел угрюмого Санта-Клауса, – подумала Кира. – И вот он стоит передо мной. Печальнее некуда». Полминуты она думала, стоит ли спросить, что случилось, и искренняя симпатия не позволила ей остаться равнодушной.
– Господин Мерме, вам не понравился сегодняшний вечер? – начала Кира издалека.
– Почему вы так решили?
– Потому что вы явно не веселитесь вместе со всеми. Вообще-то, до окончания осталось мало времени – хотите, уйдем отсюда?
– Мало времени… – Казалось, он услышал лишь эти два слова и теперь бубнил себе под нос только их: – Мало времени… Его не просто мало, Кира. Его вообще нет!
– То есть вы согласны с Эйнштейном, – улыбнулась Кира, попытавшись отшутиться.
– Я не об этом… Пятьдесят лет назад, мисс Кира! Пятьдесят!!! – Понурый Санта-Клаус вдруг резко сменил настроение, буквально рассвирепев и немного напугав ее. – Полвека назад я предупреждал, что так будет! Не только я – самые авторитетные ученые мира собирались на самых престижных площадках и, как романтичные трубадуры, вещали об этом на все стороны света. Мы упивались своими открытиями, знаниями. Мы возомнили себя провидцами, спасителями, современными Иисусами. Но знаете, в чем наше отличие от него? В том, что за нами никто не пошел, нас никто не услышал.
Жак привык выступать перед публикой, но сегодня он явно был не в роли сдержанного лектора. Он стоял перед Кирой, словно на сцене, и его речь была столь же несдержанна, как, вероятно, утрировали герои Шекспира на сцене театра «Глобус».
– Ох как все кричали! Бестселлер, бестселлер! Как мне аплодировали, как мы стали популярны! Словно рок-звезды! Мою книгу перевели почти на все языки мира, у меня до сих пор дома стоит отдельный шкаф под эти издания. Они покрылись пылью, как вся моя жизнь. А все почему??? Потому что есть другой бог на земле, который намного могущественнее нашей ученой кучки. Этот бог – деньги. Ни Иисус, ни Будда, ни Аллах, вместе взятые, не могут ему противостоять. Их власть над людьми – это власть горстки шарлатанов, в сравнении с тем, что творят деньги с людьми. Удивляюсь, как еще не придумали молитв и храмов…
– Придумали, господин Мерме, придумали. Только эти храмы завуалированы под мегаполисы, а молитвы – под песни поп-звезд.
– Может быть, и так… Знаете, вы первая за долгое время, с кем я говорю на эту тему, но… – Кира была растрогана его откровенностью, а еще больше – увлажнившимися глазами этого человека-скалы. До сего момента Жак был для нее бесплотным существом, даже бездушным, наполненным не душой, а вселенской мудростью. Но сегодня перед ней предстал человек, несокрушимое, казалось, ядро которого все же расколото и подверглось коррозии. Ей стало больно за него. – До середины восьмидесятых я еще надеялся, но именно тогда мы прошли точку невозврата. С тех пор я уже не хочу никого предупреждать, просто плыву по течению. Работаю, поскольку это единственное, что я умею. Сам удивляюсь, почему еще жив. Как я умудрился не наложить на себя руки от тошнотворного разочарования, которое выжгло во мне все нутро. И самое ужасное, от отсутствия надежды. Теперь я всего лишь злой зритель, переполненный сарказмом и горечью… – И после долгой паузы заключил; – В общем, предлагаю вам забыть о том, что мир еще можно спасти.
– И что же, купить попкорн и вместо фильмов-катастроф наблюдать за апокалипсисом наяву?
– Да, только с той разницей, Кира, что наблюдать не получится. Все мы будем действующими лицами – кто-то на первых ролях, а кто-то в безвестных массовках. И хэппи-энда тоже не будет. По законам киножанра, после бури должно выйти солнце и озарить оставшееся человечество. Но солнце не выйдет. Оставшиеся будут просто выживать, бороться за свое существование – уныло и напрасно.
Он вновь замолчал. Давно Кира не чувствовала себя настолько не в своей тарелке. Как будто случайно стала свидетелем того, что никак не должно было попасться ей на глаза.
– И еще я должен признать: наш всепланетарный бог поработил даже меня. Вам сейчас тоже станет тошно – я здесь для того, чтобы зарабатывать, зарабатывать и зарабатывать. Торговать своим именем, как ученая проститутка. Даже я стою на коленях перед нашим божеством! Инстинкт самосохранения у меня уже выключен, но мне нужно спасти моих внуков. Хоть как-то продлить им существование, потому что жизнь все же стоит того, чтобы за нее бороться. И только деньги могут подарить им несколько лишних, относительно приятных лет пребывания на этой чертовой планете. Я уже не хочу спасать человечество, планету, птичек, каких-то там… слонов… – Жак стал заговариваться и жестикулировать еще активнее, чем прежде. – Спасти только их – трех любимых мною существ. И все. Больше мне ничего не надо. Ни-че-го.
На этом, может быть, даже слишком театральном моменте Кире стало действительно тошно. Она понадеялась, что это финал речи, но Мерме набрался сил и опять затянул прерванную лебединую песню:
– Но у меня даже это не вышло! Потому что у моей внучки, четырнадцатилетней девочки… Она красивая. Как вы. У нее рак. Знаете, кого я виню в ее болезни? Всех нас. За нашу близорукость. И скажите мне, моя наивная, умная, добрая девочка, неужели вы думаете, что после прошедших пятидесяти лет я буду отмечать этот bullshit
23, происходивший здесь?..
