Кира оперлась руками на край стола, наблюдая за тем, как ее юбка ползет вверх. «Не со мной, не со мной, не со мной…» – билось в голове в такт пульсу. Она почему-то была уверена, что сейчас, вот-вот, буквально еще чуть-чуть – и он остановится, поэтому продолжала безмолвно наблюдать. Давид взглянул ей в глаза, потом опять вниз и больше не останавливался. Через несколько мгновений Кира уже едва сдерживала стон, запрокинув голову назад и закрыв глаза, его пальцы легко преодолели последнее препятствие.
Макс часто говорил Кире – и ей это очень льстило, что ее выгодно отличает от других девушек способность отдаться моменту, забыв о прическе, смятой простыне, свете лампы, навязчиво бьющем в глаз, о том, каким ракурсом выгоднее смотреться. В этот раз Кира тоже отключилась: почувствовав острое, почти болезненное, непереносимое удовольствие, она выкинула из головы обстоятельства и отдалась ласкам этого, по сути, чужого, неизвестного ей мужчины. Отметив, конечно, что он все делал для нее, увидев его возбуждение и про себя поблагодарив, что не перешел к большему.
Когда Давид отступил, а Кира перевела дыхание, они снова уселись рядом. И это теперь были два других человека – с другими чувствами, мыслями и отношением друг к другу. Давид поцеловал ее в лоб, в шею и отпустил. Захлопнув дверь, Кира уже не оглядывалась по сторонам. Ей почему-то было все равно.
«Кира, дорогая, надень завтра что-нибудь посексуальнее. Хочется хотя бы постоять рядом с красоткой, а то сборище седовласых мужчин меня изрядно достало», – смска застала ее врасплох, за ужином, который Кира поглощала автоматически, не ощущая вкуса. После прочтения она вновь перевела взгляд в окно. Там ничего не было видно – синяя темнота в белой раме. Даже звезды куда-то попрятались, хотя небо было безоблачным. Но Кира упорно продолжала вглядываться в эту чернь – окно служило холстом для воображения, и вот теперь этот экран ожиданий наполнился образами: Кира в платье с открытой спиной, в руке бокал шампанского. Волосы убраны, чтобы еще больше оголить шею и плечи. Шутки, разговоры, музыка… Тихо подошедший сзади Давид, едва касаясь, проводит пальцем от ямочки на шее – там, где начинает расти нежный пушок волос, переходящих в кудрявую гриву, – и вниз, до самого конца выреза, заканчивающегося слишком смело и слишком низко, ниже талии. Проводит быстро, легко, незаметно для других. Волна дрожи поднимается обратно – снизу вверх, и заставляет Киру сладострастно повести плечами… Все – холст отключен, фигуры стерты, и окно опять стало черной бездной. Кира недовольно сдвинула брови, ругая себя и за тот поцелуй, и за происшедшее сегодня.
Еще в самом начале учебы в университете она дала себе слово: никаких интрижек с однокурсниками и коллегами по работе. Личного опыта у нее тогда не было, но ей не нравилось слушать рассказы подруг о конфузах одногруппников в постели, а потом как ни в чем не бывало смотреть им в глаза, думая при этом про их невставший член. Тогда же она дала себе клятву, что ни разу не заплачет из-за парня, правда, с Максом это обещание было нарушено уже сотни раз. Зато первое еще в силе, вернее, Кира держалась за него. «Ничего хорошего из этого не выйдет», – твердо сказала она себе и перестала мысленно выбирать откровенное платье.
Фуршет по случаю окончания форума пригласили оформлять какого-то важного человека из Парижа, который обычно организует показы мод. В офисе посмеивались над этим решением, выдавая в день с дюжину версий, на что же это будет похоже. Мужская часть коллектива ратовала за то, что раз уж человек из этой сферы, пусть запустит побольше моделей в купальниках. Мол, дальше мы сами сообразим, что с ними делать. В общем, на обеденных перерывах было нескучно – есть над чем посмеяться. Но, когда гости вошли в специально арендованный для фуршета огромный зал, мужчины тут же забыли о моделях, а женщины – об ориентации парижского гея.
Потолок был покрыт густой травой и цветами. В центре зала вверх ногами «рос» дуб, похожий на тот, под которым недавно отдыхала Кира. Пол выстелен 3D-покрытием, изображающим небо с парящими облаками. В нескольких точках зала установлены замаскированные голографические проекторы, создающие изображение облаков, величаво плывущих по залу на высоте около метра. Через некоторое время они превращались в тучи, стреляющие молниями. То и дело пролетали стаи птиц, прямо сквозь гостей, как привидения; листва дерева то желтела, начиная опадать вверх, то по-весеннему разрасталась яркой зеленью. Ошалелые люди, попавшие в эту сюрреальность, сначала даже пугались, толпясь у входа, а потом, превознося современные технологии, углублялись в этот перевернутый мир, с детскими улыбками оглядываясь по сторонам, трогая воздух, куда проецировались облака, и уклоняясь от несуществующих на самом деле пернатых. Все это символизировало глобальный переворот в мире, который должен был совершить форум.
У Киры даже голова закружилась. Она была посреди облака-голограммы и, зачерпнув ладошкой воздух, ожидала почувствовать прохладу.
Издалека увидела, как сквозь толпу к ней протискивается Гринберг. Приблизившись, он скрестил на груди руки, склонил голову набок и откровенно оценивающе стал разглядывать ее. Кира надела строгое платье-фрак длиной до середины лодыжки. Открытой спины и декольте такой фасон не предполагал.
– Вы не вняли моим мольбам?
– Я расценила это как совет, но ведь мое дело, следовать ему или нет. Я посчитала, что здесь присутствует слишком много людей, которых излишняя сексуальность только оттолкнет.
– Эх, Кира, Кира! Разве это важно… – и не дав времени ответить, он улыбнулся ничего не значащей улыбкой, развернулся и пошел назад.
Кира заметила, что, когда Давид подходил к ней, разговоры за соседним столиком стихли. Двое мужчин и женщина лет пятидесяти переглянулись, жестами дав понять друг другу, что лучше сейчас помолчать. Кира узнала ее, это была одна из докладчиц. Когда Давид ушел, они вновь оживленно защебетали. Кира прислушалась.
– …ты даже… – Слова тонули в музыке блюз-бэнда, игравшего на сцене. – …сколько он денег во все это вбухал.
– Миллион…
– Больше! Лучше бы на благотворительность отдал! – Реплика принадлежала женщине (на такой ядовитый тон не способен ни один мужчина). – И такой весь лощеный, блестящий, ну точно майский жук.
Эти люди не верили Гринбергу. Не верили, как и подруги Киры, спорившие с ней в Москве. Как журналисты, ищущие в нем и в его делах малейший изъян, чтобы за него зацепиться. «А я-то ведь… – усомнилась Кира в очередной раз. – Он слишком успешен и богат, слишком любит широкие жесты, чтобы прослыть добрым. Он слишком нескромный, и зависть к нему перевешивает, причем перевешивает всегда, какое бы количество этого мерзкого чувства ни находилось на чаше весов – пусть даже грамм. Время жертвенности давно прошло. Наша эпоха не может породить отречение от личного во имя чего-то великого. Никто не сделает шаг без оглядки на свой кошелек. Наверное, это надо принять, принять рождение новых „героев“ – холеных, состоятельных, благотворящих не бездумно, а очень расчетливо. Готовых спасать мир, гореть идеей, но при этом не жертвуя ни каплей своего комфорта и статуса. Их безумство продумано, их жертвы должны обернуться финансовой прибылью, иначе нет смысла».
