Известен во второй половине XII в. случай отказа князя от убийства вопреки требованиям его сторонников; в 1177 г. Всеволод Большое Гнездо не стал убивать своих плененных племянников (как того требовали жители Владимира), а «всего лишь» ослепил их и отпустил
[262].
Как бы оборотной стороной отношения к убийству было отсутствие после отмены в третьей четверти XI в. кровной мести законодательного права на него: вопреки обыденному представлению о «мрачном средневековье» в домонгольской Руси не существовало такого вида наказания за преступления, как смертная казнь
[263].
Монгольское завоевание стало толчком к изменению отношения к убийству. Уже после битвы на Калке произошло событие, не имевшее аналогий в русской истории с 945 г. (т. е. с языческой эпохи): три пленных князя (в т. ч. киевский Мстислав Романович) были преданы смерти
[264]. В 1238 г. был убит попавший в плен ростовский князь Василько Константинович
[265]. После установления власти Орды получила распространение практика казней ханами неугодных вассалов. Были убиты Михаил Всеволодич Черниговский (1246 г.)
[266], Андрей Мстиславич, еще один из князей черниговского дома
[267], Роман Ольгович Рязанский (1270 г.)
[268]. В Каракоруме в 1246 г. был отравлен великий князь владимирский Ярослав Всеволодич
[269]. Подобная практика продолжилась в XIV столетии: были казнены Михаил Ярославич Тверской (1318 г.)
[270], его сын Дмитрий и Александр Новосильский (1326 г.)
[271], Федор Иванович Стародубский (1330 г.)
[272], Александр Михайлович Тверской и его сын Федор (1339 г.)
[273].
Следует отметить, что такого рода практика применялась монголами вовсе не только к правителям покоренных народов: скорее наоборот — на вассалов был перенесен образ действий, свойственный внутримонгольским отношениям. Здесь убийство как средство политической борьбы имело широкое распространение
[274]: в 1251 г. были убиты вдова и сын великого хана Гуюка
[275]; в 1291 г. Ногай убил ханов Телебугу и Алгуя
[276]; хан Узбек, придя к власти в 1312 г., истребил множество своих противников
[277]; его сын Джанибек, борясь за престол отца, убил двух своих братьев
[278]; хан Бердибек в 1357 г. убил своего отца Джанибека
[279]; хан Навруз в 1359 г. — хана Кульпу с двумя сыновьями
[280], хан Хызр в 1360 г. — Навруза и ханшу Тайдулу
[281]; сын Тохтамыша Керим-Берди в 1412 г. — своего брата Джелал-ад-дина
[282].
На этом фоне происходит изменение отношения к убийствам «внутрирусским». С начала XIV в. становятся нередкими факты убийств в политических целях русскими князьями русских князей. В 1306 г. Юрий Данилович Московский убивает плененного шестью годами ранее его отцом Константина Рязанского
[283]. В 1325 г. Дмитрий Михайлович Тверской убивает в Орде Юрия
[284]. В 1339 г. рязанский князь Иван Иванович Коротопол убивает своего двоюродного брата Александра Михайловича Пронского, а Василий Пантелеймонович — своего дядю Андрея Мстиславича Козельского
[285]. Очевидно, после полувека ордынской власти русские князья «освоили» убийство в качестве акта политической борьбы, средства наказания вассала сюзереном или устранения противника. Особенно примечательно, что в эту эпоху ни одно из убийств русскими князьями русских князей не получило в литературе развернутой негативной оценки.
И вновь, как и в домонгольский период, обратной стороной отношения к убийству выглядит отношение к законодательному разрешению на лишение жизни. В конце XIV в. в Псковской судной грамоте законодательно утверждается применение смертной казни к конокрадам, изменникам и поджигателям, а также к ворам, обокравшим Кремль (псковский); что же касается вора, укравшего что-то на посаде, то, будучи пойман в третий, раз, он также предается смерти
[286]. По Двинской уставной грамоте (1397 г.) третья «татьба» тоже карается смертью
[287]. А столетие спустя в Судебнике Ивана III 1497 г. (первом своде законов сформировавшегося к этому времени нового единого Русского государства) смертная казнь применяется уже по широкому спектру преступлений (убийство, повторная «татьба», разбой, клевета, измена, поджог)
[288]. Впереди был XVI в., эпоха Ивана Грозного, действительно изобиловавшая жестокими расправами, эпоха, главным образом и способствовавшая укоренению в общественном сознании образа «мрачного средневековья», далекого от реалий собственно средневековой, в европейском смысле этого понятия, Руси (XVI в. в общеевропейском масштабе — уже Новое время).
