Ей нравился его запах, нравилось то, как он на неё смотрит. Это был не восторженный, не восхищенный мужской взгляд, какие ей доводилось ловить на себе, Евгений смотрел на неё с необыкновенной трогательной нежностью в сочетании с каким-то звериным желанием, отчего Ася с самой первой их встречи дрожала под этим долгим открытым взглядом. Никто и никогда прежде так не смотрел на Асю Петровскую. «Стоп-стоп, — тут же подумала Ася, благовоспитанная девушка-подросток, — а как же его жена?»
— Ваша жена… Что же будет потом?
— Потом, как говорится, суп с котом. Зачем об этом думать сейчас, потом и будем разбираться. Точнее, я буду расхлебывать. Я взрослый человек и более или менее представляю последствия каждого своего шага. И если я чего-то хочу по-настоящему, то никакие последствия меня не остановят. Когда я думаю о тебе, последствия не имеют значения, — напряжённо ответил он. Такая простодушная откровенность немного тронула Асю.
— И потом ты же ничем не рискуешь. Мужа у тебя нет, ты никого не обманываешь, стало быть, никто тебя не убьёт и не бросит. Самое худшее, что может случиться для тебя, это если ты меня не полюбишь, а я вдруг захочу на тебе жениться. Буду изводить тебя серьёзными разговорами, докучать тебе нытьём. Что может быть хуже мужчины-нытика? — с обречённой грустью рассуждал Евгений. — Нет-нет, ошибочка, для тебя это не самое худшее. Вот если ты в меня влюбишься, а я откажусь быть с тобой, тогда, пожалуй, тебе будет больно, принцесса. Или мы расстанемся любя друг друга. Не знаю, что и хуже. Кажется, я совсем запутался, но поверь мне, у нас с тобой будет достаточно времени, чтобы всё это прояснить.
— Какие-то у вас уж слишком пессимистичные прогнозы. А нельзя ли чего-нибудь более жизнеутверждающего?
— Разумеется, можно. Заказывай, моя принцесса. Как ты хочешь?
«Ничего я не хочу, — разгорячённо подумала взвинченная Ася, — и ни за что не соглашусь с ним поехать». Но… но она, как обычная женщина с противоположными желаниями, которым можно найти как психологические, так и непсихологические объяснения, и захотела и согласилась. И они поехали…
…Они ехали в запылённом чахлом автобусе среди шумного скопления машин вдоль извилистого морского побережья с пальмами. Вечернее пунцово-гранатовое низкое солнце, едва коснувшись горизонта, дотронувшись до зеркально-струящегося моря, неуловимо неуклонно ускользало. Нежно-зелёное безоблачное, ещё светлое небо было уже едва подёрнуто сиреневым шёлком, извещающим о скорейшем приближении заката. По правую руку темнели гребни гор, вершины которых были затянуты лиловыми расползающимися облаками. Извивы петляющей дороги ярко пестрели диким виноградом, рододендронами и акациями. Дорога то расширялась, обнажая небольшие окрестные селения с разноцветными черепичными, словно игрушечными крышами, то сужалась и морщилась, превращаясь в узенький чулок, и чуть ли не сталкивала автобус в море, то заставляла Асю Петровскую, привыкшую к серому, унылому, нескончаемому дождю, зажмуривать глаза от такого неожиданного неистовства радостных южных красок.
Евгений сидел рядом с Асей. Он не смотрел на неё, не обнимал, как полагается свежеиспечённому кавалеру, даже не держал её за руку, он казался Асе возмутительно равнодушным, и она не понимала почему. Она расценила его сдержанность как чёрствость и несколько раз спросила себя, что же она здесь делает, — здесь, рядом с этим мужчиной, который через час или около того станет её любовником, а она при этом совершенно ничего не чувствует.
В огромном холе отеля Ася вдруг опомнилась, встрепенулась, растерялась, смутилась собственного легкомыслия и категорически отказалась подходить к стойке, спрятавшись, как дикарка, за мраморную колонну, опасаясь непонятно чьего осуждения. Однако её тревоги были напрасны, никому в отеле не было дело до Аси Петровской и Евгения Васильева. Им выдали ключи, не задавая никаких вопросов, коридорный донёс её чемодан и его сумку, открыл номер и незаметно исчез, притворив за собой дверь. Они наконец- то остались одни. Номер оказался небольшим, но очень милым, в светлых тонах, с огромным окном во всю стену, выходящим на море, и кроватью, занимающей почти всё свободное пространство. Ася не понимала, что ей дальше делать и, чтобы не стоять вжавшись в стенку, она одёрнула прозрачную штору и вышла на балкон. Уже совсем стемнело, и моря не было видно, лишь слышалось его непрерывное шуршание со всех сторон, и оно завораживало, лёгкий ветерок тут же завозился в Асиных волосах, которые в ту пору были всё того же ярко-рыжего, почти огненного цвета.
— Тебе белого или красного? — Евгений стоял рядом с ней, сейчас он выглядел напряжённым, но довольным. Ася, впервые оторвавшись от сцены, карьеры, изматывающей театральной суеты, увидела, как он красив. Почему же она прежде не видела его подтянутого мускулистого тела, непослушных льняных волос, спадающих на загорелое почти мальчишеское лицо, как она могла не замечать этих глаз цвета моря, только более тёплых и глубоких. Он выглядел соблазнительно, и Асе от этого почему-то стало больно и стыдно, её сердце со сладостным страхом завозилось под рёбрами. «Что же теперь будет? — лениво проносилось в голове у Аси, — только бы пронесло. Нет, поздно, не пронесёт. Ещё ничего не было, а я трепещу, как осиновый лист, что же со мной станет после ночи любви?»
— Здесь неподалёку есть рынок. Пока он не закрылся, я пойду куплю на ужин местного сыра, помидоров, — очень просто, почти по-семейному сказал Евгений, — а ты пока располагайся, распаковывайся. Но если хочешь, пойдём вместе.
«Вместе, — подумала Ася, — как странно и как просто он сказал „вместе“». Она с мужчинами работала в паре, иногда проводила ночи, но вот так взять и пойти на базар за помидорами…
— Я, пожалуй, останусь в номере, приму душ с дороги.
Когда он вернулся с рынка, нагруженный какими-то авоськами с южными помидорами, сыром и вином, луна взошла уже высоко, холодно всматриваясь в стальную темноту ночи. Ася в это время дрожащими руками раскладывала свои множественные дамские принадлежности в ванной комнате. Она до смерти боялась, но ждала предстоящей любви. Евгений как будто понял это. Он вошёл в ванную, взял Асю за руку и повёл в комнату. Осторожно притянул её к себе, взял её лицо в свои руки и стал нежно покрывать поцелуями щёки, лоб, подбородок, совсем позабыв про губы. Ася чувствовала его на плечах, на шее, на висках, она почти изнывала от нетерпения и уже собралась сама перейти в наступление, но тут он наконец-то вспомнил, отыскал её губы своими, и их дыхания перемешались, их тела мгновенно переплелись в белоснежном сатиновом ложе для новобрачных. Ася лишь мельком успела заметить, как высокая непроницаемая луна ускользнула от её глаз куда-то в темноту, исчезла, разбилась, разлетелась на части или попросту потерялась из виду. И она вслед за луной, почти умирая или теряя сознание в каком-то предсмертном огненном блаженстве, в душном дурмане нарастающих поцелуев, окончательно растворилась в синеватом блеске его горящих, темнеющих глаз…
Заложив костистые руки за голову, Ася сидела в плетёном шезлонге на пляже под неистово-белыми лучами, столь обычными в это время года, и не сопротивлялась, потому что у неё не было сил. В сине-голубой дали покачивались крохотные судёнышки с белыми парусами, словно далекие несбывшиеся мечты, а безжалостное солнце протыкало их насквозь своими красными острыми пиками и далее вонзалось в прохладную воду. Утомлённая бессонными ночами, Ася ненадолго задремала, погрузилась в пустоту, в небытие, а открыв глаза, наткнулась взглядом всё на то же море. Только теперь ей показалось, что от его невозможно-синего, ослепительного света веяло чем-то давно позабытым, очень важным и светлым, очень настоящим, из детства, чем-то давно исчезнувшем в повседневной сутолоке жизни, а сейчас вдруг остро напомнившим о себе, то ли о блаженном запахе свежескошенной травы вперемешку с городским теплом раскалённого асфальта, то ли об утренних рассветах летних каникул с настежь распахнутым окном и жужжанием над ухом надоедливых ночных комаров, — словом, о банальном счастье, с его наивной безмятежностью, которое и есть самое настоящее.
