Ася попыталась подняться, но не смогла и осталась в полулежачем состоянии, опираясь на локти и время от времени открывая глаза. Дышала она слабо. Даже на расстоянии нескольких шагов было видно, как дрожат её руки, а на лбу проступили капли пота. Пётр Кантор посмотрел по сторонам и обнаружил в безжизненно-бледных лицах присутствующих здесь сочувствующих зевак нечто похожее на ненависть вперемешку с ликованием. «Похоже, что сегодня, — отметил про себя старик, — румянец можно наблюдать исключительно у фруктов, алеющих в вазочках на буфетной стойке».
— Что здесь опять, чёрт бы всё это побрал, происходит? — обратилась неизвестно к кому ворвавшаяся ураганом в буфет Софья Павловна Романовская, — нас всех скоро отравят или есть шанс сию чашу миновать?
— Меня кто-нибудь слышит или у вас у всех уши чисто декоративные? — Соня заметно раздражалась и продолжала язвительно говорить с пустотой.
— Осмелюсь предположить, — спокойно начал Пётр Кантор, — что это ещё одно отравление или, скажем, попытка отравле…
— Перестаньте нас запугивать вашими дурацкими предположениями, дельфийский оракул, — почти кричала Соня, — вы нагнетаете воздух, здесь становится нечем дышать. Мы вас считали тевтонским рыцарем, ниспосланным нам в помощь и защиту, а на деле вы нас только пугаете.
— Вы — спросили, я — ответил.
— Пора прекратить эти «захватывающие интриги», — довольно неучтиво повизгивала Софья Павловна, прищурив глаза и ни на кого не глядя.
«Если верить старой пословице „Громче всех `держи вора` кричит сам вор“, — подумал старый Кантор, — если верить этой пословице, то отравительницей вполне может быть и Соня Романовская. Почему бы и нет?»
XXXVIII
Осмотревшись по сторонам и пытаясь определить то самое место, где сидела пострадавшая Петровская, Пётр Кантор действительно обнаружил за соседним столиком почти целую чашку кофе, ту самую, которая чуть-чуть не оказалась роковой для Аси, дамский кошелёк, или пудреницу, стакан с водой, пачку ментоловых сигарет и связку каких-то ключей. Старик взял чашку в руку, сосредоточенно посмотрел, понюхал, покрутил и почувствовал едва уловимый инородный запах, такой странный запах, какого никак не должно быть в кофе. Впрочем, нынче в моде и кофе с кислинкой, и кофе с горчинкой, кофе с запахом уксуса и свежемолотого перца, кофе с запахом рыбы и ванили, — словом, популярным сделался такой кофе, который и кофе-то не пахнет. Старик отставил чашку в сторону для проведения химического анализа. Потом, собравшись с мыслями, подошёл к перепуганной насмерть и безучастной буфетчице Ивете.
— Моё почтение, Ивета Георгиевна, моё почтение. Да, дела у вас тут творятся средь бела-то дня, — запричитал он по-стариковски. — Как я вам сочувствую, как сочувствую.
— Шалом, миленький, и спасибо, большое спасибо. Надеюсь, вы не думаете, что я приложила к этому руку?
— Ни одной секунды, можете не сомневаться.
— Я готовлю кошерный кофе.
— Уверен, что это так.
— Вы считаете её отравили?
— Пока это только предположение, но очень на то похоже. Уделите мне минутку, Ивета Георгиевна? — он вновь стал серьезным. — Вы, как очевидец, можете сейчас вспомнить и рассказать, что здесь стряслось?
— А то нет, ведь всё это совершилось практически у меня на глазах.
— Так что же именно здесь произошло?
— Пришла Ася, купила себе чашку черного кофе с молоком, полюбезничала со мной с минуту, пока я её рассчитывала, забрала сдачу и уселась в зале вон за тот за столик, — она указала рукой куда именно. — На некоторое время я потеряла её из вида, я ведь работаю, сами понимаете, а потом уже увидела, как она рухнула на пол с белым, как мел, лицом. Вот и всё, — довольно растерянно произнесла буфетчица, вероятно оставшись недовольной своим столь коротким и бессвязным сообщением, — видимо, я должна знать больше, но я не знаю.
— Ну что ж, спасибо, Ивета Георгиевна, — поблагодарил её старый Кантор и неожиданно добавил:
— Пожалуйста, и мне приготовьте чашечку кофе с молоком.
— В свете последних событий довольно странное желание, если не сказать больше. Вы не находите? Надеюсь, вам с мышьяком, или вы в это время суток предпочитаете цианид? Не стесняйтесь, любезнейший, — неуклюже осклабясь, попыталась разрядить накал страстей буфетчица, протягивая ему через стойку дрожащую от страха руку, то ли для пожатия, то ли для поцелуя. Он не разобрал, но ничуть не растерялся и на всякий случай прикоснулся губами ко всё ещё пухлой женской ручке, а затем дружественно её пожал.
— А вы смельчак, доложу я вам, уважаемый, ох, вы смельчак, — Ивета Георгиевна принялась отсчитывать трясущимися руками валериановые капли в крохотную стопочку, от чего в воздухе мгновенно запахло старостью, сыростью и болезнями. Видно было, что она не вполне владеет собой, но старается изо всех сил.
Пётр Александрович не без удовольствия кивнул.
— Что да, то да. А полицию вызвали?
— Нет, не вызвали.
— Почему?
— Так сама Ася не разрешила.
— Как это Ася не разрешила?
— А так, не разрешила и всё. Ася — барышня с характером, она довольно жёстко сказала, что, наверное, произошло какое-то недоразумение, и запретила привлекать полицию в это дело, потому что и дела-то никакого нет, а полиция приедет и только окончательно взбаламутит весь театр. Для неё репутация театра важнее громкого скандала вокруг собственной персоны. Вот такая она у нас необыкновенная, Асенька Петровская, — гордо заключила женщина, сцепив руки на животе и подняв отвисающий подбородок.
— Ну что ж, раз она так посчитала…
— А зачем вы взяли Асину чашку, Пётр Александрович? Вы что думаете…
— Я думаю, что кто-то… я пока вообще ничего не думаю, но… словом, будет нелишним узнать, что содержит эта чашка помимо вашего кофе.
— Теперь все подумают, это я её нарочно отравила?
— Ну почему же именно вы? Это мог быть кто угодно из присутствующих или случайно забегавших в буфет. С чего вы взяли, что её вообще отравили? Ещё рано делать выводы. Возможно, ей просто сделалось дурно, с женщинами время от времени случаются разные недомогания.
— Зачем же вам тогда её чашка понадобилась?
— На всякий случай, просто хочу проверить, чтобы исключить ненужные версии. Естественно, я могу и ошибаться. Но уверяю вас, вы последний человек, кого можно заподозрить в злодействе.
— И на том спасибо, и на том спасибо, — заохала женщина. — Но ведь это же безумие, Пётр Александрович. Кто же осмелится что-то подсыпать в чужую чашку среди такого кагала народу.
— Ивета Георгиевна, лишить человека жизни можно в безлюдном месте, а можно и прилюдно. Разве вы про такое не слышали?
— Тоже верно. Но это не я, Бозе мой, клянусь своими иудейскими корнями! Честное слово, не я!
