Платон с дрожащими губами отвернулся к окну и стал разглядывать небо, залитое густым, сумрачным утром с клубящимися облаками, зависшими неподвижно. Первыми, как всегда, очнулись девочки-виллисы.
— Ася Николаевна, я не понимаю, почему к старой скучной драме столько десятилетий такой огромный интерес?
— Девочки, дорогие, — неодобрительно вздохнув, терпеливо начала Ася, — это не скучная драма, нет, это вечная трагедия любви, которая будет актуальна до тех пор, пока существует мир. Это любовная трагедия души и тела. Вначале влюблённые счастливы, но не могут соединиться телесно, и это не делает их любовь абсолютно полной, во втором акте происходит духовное слияние, но в загробной жизни уже нет любви тела, и им не дано телесно любить друг друга. После смерти душа Жизель очищается от мирской суеты, она чиста и целомудренна, и она как наивысший разум, неспособный причинять зло. Она способна лишь на мудрое всепрощение. Она ведь даже не задумывается над тем, прощать ей или не прощать принца Альберта. Кто из нас, женщин, в миру способен на такие чувства?
«Ух ты, ух ты, куда хватила! Заткнулась бы лучше, — злобно подумала Евгения, отчего её лицо сделалось неприятным и даже отталкивающим, несмотря на всю юную красоту, — не тебе бы рассуждать о целомудренной любви, неспособной творить зло. У тебя- то жажда любви самая что ни на есть животная».
В это время Милена издала хриплый, почти нахальный смешок, то ли по поводу тупости кордебалета, то ли по поводу заумных наставлений Аси Петровской, а потом обратилась к Сержу:
— Серж, принесите мои гетры, — слащаво, но повелительно распорядилась Милена, натягивая на руки митенки и облачаясь в потёртую шерстяную жилетку.
— Серж, моя милая, — ядовито вставила Софья Павловна, — здесь не для того, чтобы бегать по дамским гримёркам и приносить вам гетры. Воспользуйтесь кем-нибудь другим. — Соня пыталась при этом вежливо улыбаться, но её светло-чайные глаза так потемнели от злобы, что зрачок расплылся на всю радужную оболочку и даже за её пределы.
— Мама, прошу тебя, — решительно вспыхнул Серж. — Ты забываешь, что я уже давно вышел из ясельного возраста и сам в состоянии определить, чем же я здесь, чёрт меня побери, занимаюсь!
Он уставился на мать с вызовом балованного ребёнка, но остался на своём месте и за гетрами всё же не пошёл. Софья Павловна демонстративно вышла из зала. В полной тишине довольно долго были слышны её шаги по лысой ковровой дорожке, поглощающей все звуки. Милена выглядела как само спокойствие, видимо решив не углубляться в местные сантименты и не тратить попусту энергию. Все присутствовавшие испытали некоторую неловкость и неестественно поспешно принялись переговариваться по поводу предстоящего спектакля, изо всех сил делая вид, что никто ничего не расслышал.
XI
Милена стояла перед зеркалом и заканчивала свой туалет, предварительно распахнув настежь дверь гримёрки. Платон наблюдал из коридора, как она вяло причёсывается, припудривается, и очень удивился тому, как она смотрит на себя в зеркало. Холодно, без всякого любования или восторга, как это обыкновенно делают другие женщины, Милена смотрела на себя тоже как на постороннего человека, то есть безразлично. Неестественно безразлично она смотрела на себя до тех пор, пока случайно не обнаружила, что за ней наблюдают. А поймав на себе взгляд Платона, она тут же стала красоваться и прихорашиваться, томно замедляя каждое движение, и нежно, слишком по-женски, разглядывать в зеркале отражение своей юной красоты.
— Тоник, — позвала Милена, — Тоник, ты, кажется, хотел меня куда-то пригласить? А? Совсем забыла тебе сказать, что сегодня вечером я совершенно свободна, — довольно буднично сказала Милена, но Платон этой её будничности замечать не захотел.
Он даже привскочил от неожиданности и чуть было не закивал в знак согласия, но в это мгновение в его голове поднялся такой шум от приближающегося возможного счастья, словно это были волны моря, что он почти перестал соображать, вдобавок ко всему его охватило какое-то оцепенение. Милена подошла к нему вплотную и кротко засмеялась жесткими женскими глазами на совсем ещё юном девичьем лице.
— Подожди, Тоник, я таблетки забыла, — почти ласково проворковала Милена, не дожидаясь его согласия, видимо подумав, что её заманчивое предложение — это вопрос уже решённый.
— Ты, что, заболеваешь? — спросил Платон.
— Нет, это ты заболеваешь, и, кажется, головой, — она отозвалась уже не так любезно и даже несколько иронично, — я же ничего не ем, Тоник. А если не принимать витамины, то ноги у меня будут сведены судорогой от недостатка калия, зубы мои выпадут от недостатка кальция, волосы отвалятся от нехватки Д3, ну и так далее, и от меня ничего не останется. Так что я, догадливый ты мой, уже много лет живу одними таблетками. Странно, что для тебя это новость. Ну да ладно, пошли.
Уже загорелись фонари, и люди куда-то спешили, не обращая друг на друга никакого внимания. Он повёл её по сероватой улице, сосредоточенно ухватившись за её хрупкий локоть. Всякий увидавший Платона в эти мгновения решил бы, что идёт полоумный. Платон был болезненно счастлив, в странном опьянении от мысли, что сегодняшний вечер она проведёт рядом с ним. Он чувствовал себя покорным агнцем, которого ведут на убой, и ничего не мог поделать, напротив, был даже рад этому. Милена была совершенно спокойна и без всякого притворства и наигранности спросила:
— Куда ты меня ведёшь, Тоник?
— Мы идём в гости к моему очень старому деду, наполовину немцу Кантору. Он всегда был мне вместо родителей.
— С ума сошёл? Это ведь неудобно. Да и зачем? Ты торопишь события. Я не желаю быть представленной ко двору раньше времени.
— Не беспокойся, он тебе понравится. Это необыкновенный человек, вот увидишь. Он философ, правда немного сумасшедший, то есть я хотел сказать чудаковатый, как и положено всякому философу, — с некоторым пафосом говорил ей Платон. — Когда-то давным-давно он жил во Фрайбурге и даже слушал в местном университете лекции самого Хайд…
— Нет, — резко оборвала его Милена, — нет, Тоник, говорю же тебе, это неудобно. К старому деду мы пойдём в другой раз, а сегодня пригласи меня к себе в гости. Я ведь не слепая, вижу, как ты следишь за мной, точно ястреб, дожидаясь добычи. Твой час настал, приглашай в гости, пока я не передумала. Пойдём к тебе, посидим, и ты мне расскажешь про своего деда.
— С удовольствием, Милена, с огромным удовольствием! — воскликнул Платон. — Но я ловлю тебя на слове, ты только что пообещала увидеться со мной ещё раз.
— Не валяй дурака, Тоник, — она уверенно посмотрела ему в лицо, — и не занимайся вымогательством. Ничего я тебе не обещала. — Это был уверенный спокойный тон хозяина, говорящего со слугой, но Платон опять ничего этого не заметил, или нарочно решил не замечать. Он торжествовал, как доверчивый лесничий, он почти праздновал победу, несмотря на слишком ощутимые перебои с дыханием. Ну и ладно, ну и чёрт с ним, пусть лесничий. В любви, как в азартной игре, как в тотализаторе, не существует классовых различий, в любви есть только победители и побеждённые.
