Обязательно ли было прибегать к таким суровым мерам? В общем-то, нет. Однако не стоит недооценивать влияние скуки. Доехав до парковки у дома, где я когда-то снимала квартиру, я вспомнила, что больше здесь не живу, и выругалась. Какой-то старик недовольно покосился на меня. Я ответила ему таким же злобным взглядом.
Через десять минут я остановилась у знака «Стоп» на пересечении Эвергрин-стрит и Эппл-стрит. Справа от дороги, возле дома мистера Опала, стояла старая беговая дорожка. Раз уж он собрался ее выкидывать, надо будет спросить, нельзя ли мне ее забрать. Завтра загляну к нему и узнаю.
Я свернула налево, на Эппл-стрит, и доехала до тупика. Номер двести один, дом, милый дом. Я дождалась, пока дверь гаража откроется, въехала в него и припарковалась.
Две недели назад я переехала в дом, где выросла моя мать. Мейбл Пибоди надеялась пожить там до конца года, но состояние Джеральда ухудшалось намного быстрее, чем они оба ожидали. Два месяца назад он умер. Я сходила на похороны, чтобы выразить свою скорбь, а заодно напомнить Мейбл о том, что готова въехать в свой новый дом. Она была так убита горем, что сама спешила сбежать оттуда.
– Здесь слишком много приятных воспоминаний, – сказала миссис Пибоди.
Мне хотелось сказать: «Я смотрю, у вас была просто охрененная жизнь», но я сдержалась. Я открыла дверь своего дома. Мой дом. Эти слова все еще приятно кружили мне голову. Он был старый и страшненький, местами разваливался, но на первое время сойдет. У меня не хватало мебели на две гостевые спальни, а в одной из них скоро должен был появиться постоялец.
Я скинула ботинки и просмотрела почту. Счета, рекламки службы доставки и один толстый конверт. Я вскрыла его. Пришлось потратить не один месяц, прежде чем я нашла, где можно заказать это. Раньше, когда я была маленькой, оно продавалось в аптеках и супермаркетах, но теперь за ним нужно было лезть в самые темные уголки интернета. Сунув руку в конверт, я коснулась прохладной округлой стеклянной бутылочки с белой крышечкой. Моя добыча. На этикетке синими буквами было написано: «Сироп ипекакуаны».
– Вот оно, Кустик, – сказала я папоротнику, стоявшему в углу.
Я уставилась на бутылочку – такая маленькая, меньше моей ладони, а сколько вреда она мне причинила. В детстве я видела ее лишь единожды, в мамином ящике с носками. Наверное, потом моя мать ее перепрятала от «любопытных носиков» – так она меня называла. Я сжала флакончик в руке, чувствуя одновременно прилив силы и отвращение.
Меня не радовала перспектива травить саму себя, но это был самый действенный способ доказать, что моя мать снова взялась за старое. Вряд ли присяжные поверят в то, что взрослого, самостоятельного человека можно морить голодом против его воли, но вот незаметно подлить ему яд вполне реально. Конечно, надо быть идиоткой, чтобы дважды попасться на один и тот же крючок, но, видимо, мне придется сыграть роль такой идиотки. Но есть и плюс: на этот раз рвать будет не только меня. Настал мой черед играть в Бога.
Я спрятала коричневую бутылочку в носок и положила в комод в своей спальне. По пути в гостиную я остановилась на пороге комнаты, которую вскоре должна была занять моя мать. К ее приезду я планировала подготовить сюрприз. Я не хочу, чтобы мамуля сидела здесь и смотрела на скучные стены. Она заслужила жизнь в роскоши.
Иногда мне казалось, что в этом доме бродит мрачный дух моего деда. Интересно, как мама пряталась от его гнева? Может, поначалу она выбирала очевидные укрытия и забиралась в шкаф у себя в спальне, под кровать, за шторку в душе? Стала ли она хитрее с возрастом? Начала ли прятаться в гараже на сиденье машины? А на дереве? А в огромном холодильнике, что стоит в подвале?
– Что думаешь? – спросила я у Кустика, проходя через гостиную. – Полагаю, Уоттсы не слишком много времени проводили в подвале после того, как умер дядюшка Дэвид?
На кухне я проверила календарь, висевший на холодильнике, и выругалась, когда обнаружила, что на сегодняшней дате стоит пометка «Тренировка по самоограничению». А я уже собралась заказывать пиццу. Но план есть план, к тому же я уже несколько недель себя не проверяла. Я приготовила ужин – пять крекеров, две ложки запеченных бобов «Буш» прямо из банки и один идеально разогретый в микроволновке куриный наггетс – и отнесла все это в гостиную, чтобы поесть, сидя в кресле перед раскладным столиком. В последнее время я не ела на кухне. Мне не хотелось сидеть и смотреть на пустой стул напротив.
Я включила «Крестного отца» фоном. Я уже несколько раз смотрела этот фильм. Голос дона Корлеоне меня успокаивал. Я отодвинула банку с бобами подальше от себя, чтобы не было искушения съесть побольше. Потом взяла телефон и полистала соцсети. Оказалось, что Мэри Стоун создала профиль в фейсбуке. Я закатила глаза.
– Нашла еще один способ совать нос в чужие дела, – сказала я Кустику и, цокнув языком, продолжила листать ленту.
У всех была такая скучная и бессмысленная жизнь. Они только и делали, что меняли работу, парней и место жительства.
Я остановилась, увидев одно имя.
– Ой, смотри, кто тут у нас, – воскликнула я, обращаясь к Кустику.
Софи из несносного клана Гиллеспи. Я уже полтора года не общалась с этими идиотами. Они не пытались связаться со мной, так почему я должна была первой идти на контакт? Я старалась не думать о том, как сильно скучаю по Анне. Они все сами виноваты.
Я кликнула на пост Софи. Это было семейное фото. Его выложила Ким, а Софи просто поделилась ее записью. Все пятеро стояли на лужайке, одетые одинаково: белые штаны и синие футболки. Все члены семейства светились от счастья и с восторгом глядели на своего матриарха. Ким стояла в центре и держала синий шарик. На шарике был нарисован мультяшный аист, несущий младенца, а снизу красовались крупные, броские буквы: «У НАС БУДЕТ МАЛЬЧИК».
– Нет, – сказала я.
Мой взгляд скользнул к подписи, которую Ким оставила под фото: «В сентябре мы с Билли ждем прибавления в семействе».
– Нет! – повторила я, глядя на идиотскую улыбку на лице папы.
Я вернулась к подписи, которую оставила Ким: «Мы так много лет мечтали о четвертом ребенке. И наши молитвы были услышаны».
– У ВАС. ЕСТЬ. ЧЕТВЕРТЫЙ. РЕБЕНОК! – закричала я и швырнула телефон через всю комнату.
Он ударился об стену и грохнулся на пол. Мне было плевать. Из груди вырвался всхлип, и пробудилась давно притихшая боль утраты. Но эти люди больше не могли заставить меня плакать. Я не желала сидеть и реветь, пока живот не сведет судорогой. Злиться было намного проще.
Я пнула складной столик. Бобы и крекеры разлетелись по комнате. Потом ударила кулаком по спинке кресла с такой силой, что захрустели пальцы. Я так долго и громко кричала, что в ушах еще несколько секунд звенело даже после того, как я замолчала. Потом закусила кулак, вонзая зубы в собственную плоть, и от боли закричала снова. Когда я высвободила руку, на ней выступила кровь.
Я принялась метаться по комнате, запустив пальцы в волосы. Эти твари разгуливают повсюду, делая вид, что они такие замечательные и порядочные, и никто не знает, как легко они могут вышвырнуть из своей жизни человека, на которого им наплевать. Никто не знает, какие они на самом деле ужасные.
