2. Найти работу. В больнице мне работать больше нельзя, но у меня есть один неплохой вариант от старой тюремной подруги. Когда Ванда вышла на свободу, она открыла некоммерческую организацию, помогающую отсидевшим женщинам устроиться в новой жизни. В самой организации тоже работают бывшие заключенные, а называется она «Свобода 2.0». («А как же женщины, которые отсидели, к примеру, двенадцать раз? – спросила как-то я. – Для них название будет “Свобода 13.0” или как?» – «Пэтти, – протянула Ванда, – твой ум – это твое величайшее преимущество и в то же время твой самый большой недостаток». Мне часто делают вот такие сомнительные комплименты.) В последнем своем письме Ванда говорила что-то об удаленной работе оператором колл-центра.
3. Наладить отношения с Роуз Голд. Когда год назад дочь впервые пришла меня навестить, она злилась и задавала вопросы. Я шаг за шагом завоевывала ее расположение. Скоро все будет как раньше.
4. Убедить друзей и соседей в моей невиновности.
Все отрицать – не самая плохая стратегия. Да, пусть придется показать, что я ничего не понимала и в упор не видела правды. Но есть огромная разница между тем, кто не видел правды, и тем, кто ее скрывал. Люди скорее простят тебя, если будут думать, что ты и впрямь ничего не понимал. Пусть называют меня недалекой. Пусть считают, что я ошибалась. Это не худший вариант.
Я бросаю взгляд на Роуз Голд. У меня есть только один шанс.
– Мне нужно где-то остановиться на первое время, – говорю я, старательно изображая непринужденность.
Дочь не реагирует, продолжая следить за Адамом через зеркало заднего вида. Я надеялась, что Роуз Голд сама предложит и просить не придется. Возможно, она относится ко мне не так хорошо, как я думала. Я отворачиваюсь к окну. Мы едем по шоссе, вокруг только бесконечные кукурузные поля и больше ничего. Эту тюрьму построили у черта на рогах. Я стараюсь сохранить спокойный тон.
– Я подумала, может, я поживу у тебя какое-то время. Совсем чуть-чуть, пока не устроюсь в жизни, – добавляю я. – Я помню, ты говорила, что у тебя совсем маленькая квартира.
Роуз Голд переводит взгляд на меня и смотрит так долго, что мне становится страшно. Мне кажется, мы сейчас вылетим на обочину. Спустя минуту Роуз Голд отвечает:
– Я уже не живу в той квартире.
Удивившись, я поворачиваюсь к ней.
– Я купила дом, – с гордостью объявляет она. – Не роскошный особняк, конечно, но зато с тремя небольшими спальнями, ванной и двором.
Бинго!
– Что ж, если у тебя есть свободная комната, я была бы рада провести с тобой побольше времени. Я могла бы помочь тебе с ипотечными выплатами, когда выйду на работу.
Я даже готова сидеть с Адамом, пока Роуз Голд на работе, но решаю повременить с этим предложением. Меня раздражает нервный стук собственного сердца. Я восемнадцать лет давала дочери кров. Отчего бы ей теперь не приютить меня?
– Мы проделали большой путь с тех пор, как я начала навещать тебя в тюрьме, – медленно говорит Роуз Голд. – Мне не стоило верить во все, что насочиняли журналисты. Я жалею, что пошла на поводу у прокурора.
Похоже, все складывается неплохо, поэтому я молчу, чтобы она почувствовала, что сама принимает решение. Может, я даже дождусь извинений.
Дочь поворачивается ко мне:
– Но ты зря всю жизнь ограждала меня от остального мира. И теперь я уже не ребенок.
Я киваю, не реагируя на этот оскорбительный выпад. Я не могу ввязываться в ссору из-за каждой несправедливости. Скоро дочь сама поймет, что желание оберегать свое дитя никогда не покидает мать и не важно, сколько лет ребенку.
– Я не хочу, чтобы наши отношения испортились, едва наладившись. Если я соглашусь попробовать, если ты будешь жить со мной, то помни: мой дом – мои правила, – дрожащим голосом объявляет она. Хватит легкого дуновения ветерка, чтобы разрушить ее уверенность. – Я хочу, чтобы мы были во всем честны друг с другом.
Я снова киваю, старательно сдерживая радостное волнение. Несколько секунд Роуз Голд молчит, покусывая ноготь.
– Ладно, давай попробуем. Можешь пожить в одной из свободных комнат.
Она улыбается. Я знаю, что это искренняя улыбка, потому что дочь забывает прикрыть зубы. Я хлопаю в ладоши от радости и сжимаю ее плечо – ничего не могу с собой поделать. Удивительно: совсем недавно мы ругались через стол в тюремном зале для свиданий, а теперь снова будем жить вместе! Как я могла сомневаться в родной дочери? Разумеется, моя кровиночка не могла не взять меня к себе. Ведь я ради нее принесла столько жертв. Она мне всем обязана.
– Ты уверена? Я не хочу на тебя давить.
Роуз Голд глубоко вздыхает, не сводя глаз с зеркала заднего вида.
– Если ничего не выйдет, ты всегда можешь съехать и жить отдельно. Но я не хочу, чтобы первую ночь на свободе ты провела в каком-нибудь мотеле. Это немногим лучше тюрьмы.
– О, милая, я буду очень рада пожить у тебя. И с удовольствием посижу с Адамом, если тебе нужна будет помощь. – Эти слова сами срываются с моих губ. Я не успеваю вовремя прикусить язык.
– Посмотрим.
В ее голосе не слышно восторга, но она коротко улыбается мне, прежде чем снова перевести взгляд на зеркало заднего вида. Что она там высматривает? Родная дочь перестала быть для меня открытой книгой.
На какое-то время разговор обрывается, мы просто сидим рядом и молчим, и почти всю дорогу я пытаюсь понять, какое это молчание – приятное или напряженное. Когда тишина становится невыносимой, я включаю радио. В эфире звучит Eye of the Tiger
[5] группы Survivor. Песня тут же поднимает мне настроение. Обожаю музыку восьмидесятых. Я начинаю постукивать по подлокотнику в такт.
Когда мы доезжаем до поворота на Дэдвик, Роуз Голд сворачивает с шоссе. У меня невольно опускаются плечи. Если описать этот городок одним словом, я бы сказала, что он бурый. Там все чахнет – либо от избытка снега, либо от недостатка дождя. К тому же вряд ли безмозглые местные жители устроят праздник по случаю моего возвращения.
Я надеюсь, что ее дом в новой части города, застроенной таунхаусами и жилыми комплексами. Не сказать, что дома там красивые и большие, но зато они далеко от старых воспоминаний.
Мы останавливаемся на светофоре возле «Кейси», городской автозаправки. Я с удивлением замечаю, что бензин стоит меньше доллара за литр. На светофоре загорается зеленый свет, и мы сворачиваем направо, на север. Значит, старая часть. Ну разумеется, мне не везет.
На центральной улице Роуз Голд сбрасывает скорость, так что фургон ползет по-черепашьи медленно. Я стараюсь смотреть прямо перед собой, чтобы не узнать случайно чье-нибудь вытянутое серое лицо за окном и не поймать взгляд маленьких черных глазок-бусинок. Мои соседи, люди, которых я считала лучшими друзьями, не стесняясь порочили мое доброе имя на протяжении всего судебного процесса: «ХИЩНИЦА И ЧУДОВИЩЕ – ТАК СОСЕДИ НАЗЫВАЮТ ЯДОВИТУЮ ПЭТТИ УОТТС». С тех пор я ни с кем из них не виделась и не разговаривала.
