– Справедливо. Я знаю, она вас уважает, – говорю я, стремясь закончить этот разговор. – Как только с ней свяжусь, обязательно попрошу ее позвонить вам. До свидания.
Я сбрасываю звонок, пока Скотт не начал читать мне лекцию об ответственности, и снова набираю номер Роуз Голд. Все должно выглядеть убедительно. Она не берет трубку. Я кладу телефон на стол.
От размышлений меня отвлекает громкий плач. Адам. Я и забыла, что он все это время лежал один в соседней комнате. Ну ничего, пусть поплачет. Чем раньше научится успокаиваться без помощи других, тем лучше. Многие всю жизнь пытаются освоить этот навык – и безрезультатно.
Поставив руки на пояс, я хожу по комнате, пытаясь сосредоточиться и понять, что же я упустила. Через минуту плач Адама превращается в крик. Я замираю. Это уже не нытье младенца, который проголодался, устал или хочет на ручки. Я не раз слышала этот звук и теперь узнаю его из тысячи других.
Я бегу к люльке. Адам лежит на животе, дергая ручками и ножками. Перед ним растекается лужица зеленой рвоты. Он смотрит на меня, заливаясь слезами. Прямо как Роуз Голд.
22.
Роуз Голд
Ноябрь 2016
МОЯ МАТЬ НАКЛОНИЛАСЬ ко мне и понизила голос, хотя другая заключенная сидела далеко от нас, в противоположном углу комнаты, и о чем-то плакалась пожилой женщине.
– У меня новая сокамерница, – сказала мама.
Я старалась не терять позитивный настрой, но мне не понравилось, как заблестели ее глаза в этот момент. Я не успела ничего ответить, потому что она продолжила:
– Ее зовут Алисия. Ей не больше двадцати. Угадай, за что она сидит.
– За что? – спросила я. Прошло две недели с моего первого визита в тюрьму. Мы начали хорошо, так что на вторую встречу я возлагала большие надежды. Мне нужно было, чтобы мама объяснила, почему сделала то, что сделала, и взяла на себя ответственность за причиненный мне вред. Через год она должна была выйти из тюрьмы.
– Угадай, – не унималась мама.
– Кража со взломом?
– Нет.
– Наркотики?
– Нет.
– Вождение в нетрезвом виде?
– Ты ни за что не угадаешь, – с восторгом сказала мама.
Я откинулась на спинку стула, задумавшись. Мне было плевать на мамину сокамерницу, но я решила подыграть, чтобы поскорее добраться до важных вопросов. Мама наклонилась еще ближе.
– В выпускном классе Алисия родила малыша. Когда ему было две недели, она поехала с ним в зоопарк и оставила ребенка там. В кустах возле вольера с гориллами.
Я вздрогнула и подняла взгляд:
– Гориллы ничего ему не сделали?
Мама покачала головой:
– Один из работников зоопарка обнаружил малыша на следующее утро. Тот орал как резаный, но был абсолютно цел. Через несколько дней они вышли на Алисию.
– И что с ним теперь? – спросила я.
Мама пожала плечами:
– Ребенка забрали органы опеки или что-то типа того. Алисию арестовали.
– И почему же она решила выбросить ребенка?
– Это я еще не выяснила. Она не особенно разговорчивая. В любом случае такой молодой девушке тяжело тянуть ребенка. – Мама все время косилась на заключенную в другом углу, пытаясь понять причину драмы. Женщина была среднего возраста, мощная, широкоплечая. Ее обвислые щеки тряслись, когда она качала головой.
– А почему ребенка не нашли вечером, когда закрывали зоопарк? – Я попыталась представить себя на месте сотрудника, обнаружившего сына Алисии. Я никогда не держала на руках младенца.
Мама закатила глаза.
– У нас тут викторина, что ли? Ну откуда я знаю, Роуз Голд? – Она подняла голову повыше и посмотрела на меня сверху вниз. – Мы всего неделю в одной камере. Вчера Алисия попала в медпункт после того, как порезала вены.
Я прикрыла рот рукой.
– Какой ужас.
Мама кивнула.
– Я обнаружила ее на полу камеры в луже крови. – Она сказала это с такой гордостью, будто нашла в магазине дорогую колбасу с большой скидкой.
Увидев ужас на моем лице, мама подняла руку:
– Да ты не беспокойся. У меня же медицинское образование, не забыла? Я доставила ее куда нужно. Спасла ей жизнь.
Какая скромная спасительница.
– Они ее подлатают и быстренько пришлют обратно. Здесь с тобой никто не будет сюсюкать. Придется мне ей помочь. Думаю, я могу изменить жизнь Алисии к лучшему, – продолжила мама. – Остальные заключенные превратили ее жизнь в ад. Они плохо относятся к тем, кто отказывается от детей.
Это был мой шанс.
– Правда? А как они относятся к тем, кто жестоко обращается с детьми?
– Опрос я не проводила, – как ни в чем не бывало ответила мама, – но, скорее всего, тоже не очень хорошо.
Заключенная, которая все это время всхлипывала, притихла, и пожилая дама с каменным лицом, сидевшая рядом с ней, точно не имела никакого отношения к этому. Заключенная встала и пошла к выходу. Увидев мою маму, она подняла голову повыше и стиснула зубы.
Мама помахала ей пальцами, то ли улыбнувшись, то ли презрительно оскалившись при этом. Потом кивнула и сказала, как бы приветствуя:
– Стивенс.
Заключенная прошла мимо, сделав вид, что ничего не заметила, вышла из зала свиданий и хлопнула дверью. Мама усмехнулась.
Мне было любопытно, что за странные отношения у нее с этой заключенной, но я боялась, что мама увильнет от разговора, если я отойду от темы.
– Ты знаешь, почему ты здесь? – спросила я.
Мама снова переключила внимание на меня:
– Конечно, сладкая моя.
Она замолчала, надеясь, что я заговорю. Я ждала того же от нее. Когда стало ясно, что она не планирует пускаться в подробности, я прокашлялась:
– Я хочу, чтобы ты сказала это.
Мама нахмурилась и вопросительно посмотрела на меня.
Я уставилась на стол между нами и попробовала еще раз:
– Я хочу, чтобы ты сказала, за что ты сидишь.
По моей груди пробежала капелька пота. Мама раскинула руки, словно изображая букву «Т». Как Иисус на кресте – она бы себя сейчас, наверное, так описала.
– Жестокое обращение с ребенком при отягчающих обстоятельствах, – объявила она.
Я почувствовала, как руки покрываются гусиной кожей. Я не верила своим ушам. Моя мать наконец решила взять на себя ответственность за то, что издевалась надо мной. Готова ли она признать, что испортила мне детство? Может, этот день станет переломным в наших отношениях. Может, мне не придется сторониться ее всю оставшуюся жизнь.
