На следующий день после пожара в мусорном баке я решила поговорить с Роуз Голд о том, почему она так странно вела себя той ночью. Дочь сказала, что была сонной из-за таблеток и потому не придала значения моим словам. А мои предположения о ее причастности, заявила она, глубоко ее оскорбили. Ей казалось, что это дело рук Арни. Он был в нее влюблен и потому хотел преподать мне урок, он сам об этом говорил пару недель назад. Роуз Голд обещала расспросить его об этом.
Через несколько дней она вернулась с работы с новостями: Арни сказал, что не устраивал поджог, но ей показалось, что он знает, кто это был. Роуз Голд подозревала старшего брата Арни – Ноа – и его дружков.
– Но что я им сделала? – спросила я.
Роуз Голд пожала плечами:
– Ты многим в Дэдвике не нравишься. Даже тем, кого ты не знаешь.
У меня брови на лоб полезли.
– Нужно позвонить в полицию.
Роуз Голд покачала головой:
– Глупости. Они совершенно безобидные.
– Я бы не назвала малолетних поджигателей безобидными. – Я закусила губу.
Роуз Голд вздохнула:
– Не знаю, что и сказать тебе, мам. Жители города считают своим долгом защищать меня. Они уверены, что я буду в безопасности, только если ты снова окажешься далеко отсюда. Слушай, давай сходим на рождественские гулянья на следующих выходных? Покажем всем, что у нас все хорошо.
И вот мы стоим на задрипанной парковке. Роуз Голд держит меня под локоть, дожидаясь своей очереди усадить моего внука на колени к незнакомому дядьке. Ее объяснения меня не убедили. Я не раз видела в городе Арни и Ноа с их неуклюжими дружками. По-моему, они не в состоянии справиться даже с мухобойкой, не говоря уже о том, чтобы устроить поджог.
Но я решила на время оставить эту тему: не хочу оттолкнуть от себя Роуз Голд обвинениями и неприятными вопросами. Я должна держать ее поближе к себе, если надеюсь выяснить, что она задумала. Только получив ответы на все свои вопросы, я верну себе контроль над нашей семьей.
Я поглаживаю Роуз Голд по руке. Дочь улыбается мне. В очереди перед нами пять семей. К счастью, я не знаю никого из них, а они не знают меня. Лицо Санты тоже мне незнакомо. С виду ему слегка за сорок. Раньше Санту всегда изображал Боб Макинтайр. Наверное, в этом году он не успел вовремя найти свои вставные челюсти.
Два маленьких мальчика спрыгивают с колен Санты после того, как родители сделали сто миллионов фотографий. Нет бы как раньше – щелкнул разок и пошел. Они же не для «Нэшнл Джиографик» снимают, в конце-то концов! Санта провожает их своими фирменными «Хо-хо-хо» и «С Рождеством». Пока следующие в очереди родители приводят в порядок праздничные костюмчики детей, взгляд Санты, скользнув по парковке, замирает на мне. Глаза Санты прищуриваются, а потом широко раскрываются. Может, я его и не знаю, но ему точно известно, кто я.
Теперь он смотрит на меня как-то злобно. Я стараюсь не поддаваться натиску, но играть в гляделки с Сантой – это для меня слишком. Я отворачиваюсь, но продолжаю чувствовать на себе его взгляд. Санта не сводит с меня глаз, хотя к нему на колени уже забираются дети.
Может, у меня просто паранойя? Вдруг он вовсе не на меня смотрит.
Я оглядываюсь через плечо, чтобы понять, на кого из стоящих у меня за спиной мог бы смотреть Санта, и кого же я вижу? Через парковку идет не кто иной, как Арни Диксон, этот ходячий Гамби
[18], и, судя по всему, твари, которые его породили. Меня накрывает волной жуткой ярости. Ничего подобного я не испытывала с тех пор, как Роуз Голд выступила против меня в суде.
Я пересекаю парковку, направляясь прямо к ним. Арни замечает меня, и на его лице отражается испуг. Я останавливаюсь напротив этого идиота и ставлю руки на пояс.
– Тебе и твоему беспутному братцу-поджигателю лучше держаться от моей семьи подальше! – кричу я.
Арни озирается, разинув рот, как будто решил, что я не к нему обращаюсь. Его тощие очкастые родители, от которых несет кошатиной, тоже озадачены.
– Скажи своим прихвостням, чтобы давали волю своей пиромании где-нибудь в другом месте. Если я еще кого-нибудь из вас увижу возле моего дома, то вызову полицию! – Я так громко кричу, что у меня начинает стучать в голове.
Мамаша Арни встревает. Голос у нее мягкий, но говорит она громко:
– Не лезь к моим сыновьям, ведьма.
Я поворачиваюсь к ней:
– Ваши сыновья подожгли мой мусорный бак!
Кто-то высокий, нависнув над всеми нами, хватает меня за локоть.
– Давай ты не будешь портить людям праздник? Отстань от Диксонов.
Том. Я вдруг понимаю, что за сценой, которую я устроила, наблюдал не только он. Вся парковка замерла. Щекастые болваны, закутавшиеся в пуховики, похожие на одеяла, смотрят на меня враждебно. Одна пара торопливо садится в машину вместе с дочерью, остальные неподвижно наблюдают, скрестив руки на груди. Хотите шоу? Ладно.
Вырвавшись из цепких рук Тома, я снова начинаю говорить, сопровождая свою громкую речь бурной жестикуляцией. Я хочу, чтобы меня заметили все.
– С тех пор как я вернулась, вы все ведете себя со мной ужасно. Вы ничего не знаете о наших с Роуз Голд отношениях, о том, как мы теперь близки. Но вы продолжаете строить против меня заговоры!
Гиперответственные мамаши демонстративно прижимают детишек к себе. Борцы из школьной сборной похрустывают костяшками пальцев. Я понимаю, что для большинства мои слова звучат как бред. Те, кому неизвестно о поджоге, решат, что я просто сумасшедшая. Я чувствую, что толпа горожан сейчас может снова изгнать меня с позором, и мне от этого горько. Внезапно у меня за спиной раздается хриплый голос.
– Отстаньте уже от Пэтти. Дайте ей порадоваться празднику и радуйтесь сами.
Я оборачиваюсь и вижу, что на меня сверху вниз смотрит Хэл Броуди, папин старый друг. Я с детства его не видела. Ему, наверное, уже под девяносто, но, если не считать морщин и легкой сутулости, возраст на нем не сказался. Раньше Хэл никогда не был особенно добр ко мне, так что не понимаю, почему он вдруг решил за меня заступиться.
Том изумленно смотрит на него.
– Ты ее защищаешь, Хэл? После всего, что она сделала с Роуз Голд?
Хэл снимает бейсболку «Чикаго Беарз», потом снова надевает ее на голову.
– Я знаю, что она сделала, Том, – говорит старик, глядя мне прямо в глаза. – Большинство из вас не знало Пэтти в детстве. Вы не представляете, через что она прошла. А я знаю.
Толпа застывает. Я чувствую, что в легких не осталось воздуха.
– Отец годами избивал ее до полусмерти. – На лицо Хэла ложится тень мрачных воспоминаний. – Я до сих помню эти синяки.
Так вот в чем дело. Хэл Броуди хочет очистить совесть, ведь он ничего не сделал, хотя знал, что его лучший друг до крови избивает своих детей. Я и не думала, что Хэл был в курсе. Мне казалось, кроме нашей мамы, никто ничего не видел. Кровь приливает к моему лицу. Мне жутко вспоминать все это и стыдно, что мой позор вновь раскрыли перед всеми.
