Мне нравится думать, что тюремную жизнь мне облегчили не мои габариты, а моя харизма. Главное, что на зоне, что за ее пределами, – это заручиться поддержкой тех, в чьих руках власть. Когда охрана и надзиратель оказались у меня в кармане, заключенные тоже подчинились. Они перестали видеть во мне отвратительно оптимистичную копию Санта-Клауса. Я оказалась полезной. Новый приступ детского воя прерывает мои размышления в шесть утра. Я уже и забыла, какими крикливыми бывают младенцы.
Дверь родительской спальни открывается. За воплями малыша я не слышу шагов Роуз Голд. Звуки удаляются – она идет на кухню или в гостиную. Я спускаю ноги на пол и сажусь на кровати. Мне нужно спрятаться куда-нибудь от этих блестящих голубых глаз.
Я иду в гостиную и обнаруживаю там Роуз Голд, которая кормит Адама из бутылочки.
– Доброе утро, – говорю я.
Я замечаю, что дверь, ведущая в подвал, открыта, и торопливо закрываю ее. Дочь смотрит на меня. Ее волосы торчат во все стороны. Под глазами темные синяки.
– Доброе. Он мешал тебе ночью? Прости.
Это слово звенит у меня в ушах. Получается, она может извиниться за своего плачущего сына, но не за то, что упекла меня в тюрьму.
– Спала мертвым сном, – щебечу я. – Ты завтракала? Я приготовлю яичницу.
На кухне я включаю радио. Когда я понимаю, что звучит песня Every Breath You Take
[9] группы The Police, я улыбаюсь и делаю громче. Из холодильника я достаю упаковку яиц. Роуз Голд ставит пустую бутылочку на стол и помогает Адаму отрыгнуть после кормления.
– Не трудись. Я съем злаковый батончик или тост.
– Тост? Это совсем мало, ты не наешься.
Роуз Голд пожимает плечами.
– Не привыкла много есть по утрам. – Она продолжает поглаживать малыша.
– Съешь хотя бы одно яичко! – возражаю я. Пожалуй, неудивительно, что она не фанат моего кулинарного таланта.
– Не все так много едят, как ты, – огрызается она.
Это задевает меня, и я умолкаю. Я кладу два кусочка хлеба в тостер и достаю три яйца из упаковки. Потом включаю плиту – вспыхивает голубой огонь.
Даже в детстве я была крупновата. До того как мое тело стало округлым, оно было квадратным, и я морщилась, слыша комментарии окружающих. «Коренастая», «кость широкая», «плотная». Все эти слова были весьма прозрачными намеками, не позволявшими мне забыть, что я больше похожа на мальчишку, чем на девочку. Я занимала слишком много места. Я доедала все, что клали мне на обед в коричневый бумажный пакетик. Джимми Барнетт, бывало, шутил: «Салфетку тоже съела?» Но никто не травил меня из-за лишнего веса. Прозаичность этих замечаний была чуть ли не хуже всего. Все знали: Пэтти крупная, Земля вращается вокруг Солнца, заказывать хот-дог с чили в забегаловке у Грязного Дуга нельзя, если не хочешь следующие двадцать четыре часа услаждать чужой слух звуками из задницы.
Представьте, каково это: прийти в магазин одежды в десять лет и услышать, что платья – это «не для тебя». «Неужели ни одно не подойдет?» – пискнула я. Там висели сотни платьев самого разного кроя, фасона и цвета. Вместо ответа на мой вопрос продавщица скорчила гримасу. Трудно быть маленькой девочкой, когда ты совсем не маленькая.
Раньше я мечтала, что приведу себя в форму, сяду на какую-нибудь безумную диету из перцового сока, заплачу тренеру, который будет кричать на меня, пока я топчусь на беговой дорожке, как бывает во всех этих реалити-шоу. Но между кормлениями Роуз Голд, ее обучением и походами к врачу проще было жевать «Орео» и запивать диетической колой. Только в тюрьме я поняла, насколько я сильная и как полезно мое крупное тело. Чем больше места я занимаю, тем реже мной осмеливаются помыкать.
Я делаю яичницу-болтунью и, спрятав подальше свою обиду, намазываю маслом тост для Роуз Голд. Потом бросаю взгляд на дочь. Она прилипла к экрану телефона.
– Что там у тебя такое?
– Инстаграм.
Мое молчание меня выдает.
– Это такая соцсеть, – добавляет она.
– Как фейсбук? – спрашиваю я, надеясь, что это не слишком глупо.
– Да, только круче.
Я предпочитаю не выяснять, чем именно фейсбук лучше инстаграма; вместо этого я перехожу к вопросу, который действительно меня интересует:
– Так кто вчера звонил?
Роуз Голд, до этого напоминавшая зомби, оживляется.
– Никто.
– Не похоже, что никто, – замечаю я будто между делом. – Выглядело так, будто бы ты увидела привидение.
Она молчит. Мы смотрим друг на друга через кухню. Я жду, что Роуз Голд уступит, но, к моему удивлению, она держится.
– Это был отец Адама? – высказываю я догадку.
Роуз Голд, помедлив, все же кивает:
– Он вдруг решил, что хочет вернуться. А до этого девять месяцев знать меня не желал. Я сказала ему, чтобы отвалил.
– Почему у вас не сложилось? – спрашиваю я ласковым тоном.
– Он слился, когда узнал, что я беременна. – Голос Роуз Голд дрожит, но она гордо вскидывает подбородок. – Лучше выращу ребенка одна, чем с трусливым треплом.
Тут я с ней поспорить не могу. Роуз Голд, похоже, готова расплакаться, так что я спешу сменить тему.
– Какие на сегодня планы?
– Работа, – отвечает дочь.
– Не хочешь, чтобы я присмотрела за Адамом? – Я прикладываю все усилия для того, чтобы в моем голосе не было слышно ни малейшего оттенка надежды.
Роуз Голд окидывает меня оценивающим взглядом.
– С тех пор как я вышла на работу на прошлой неделе, за ним присматривает миссис Стоун.
Вот это новости. Во время одного из посещений Роуз Голд сказала, что в последнее время почти не разговаривает с Мэри Стоун. Я не видела свою бывшую соседку и бывшую лучшую подругу с момента окончания судебного процесса.
Я ставлю тарелку с тостом перед Роуз Голд.
– Ты отвозишь его к ней или Мэри сама его забирает?
– Она его забирает. Тебе бы лучше спрятаться, когда она придет.
– Почему?
– Она теперь тебя не особенно жалует. – Роуз Голд усмехается.
– Ах, это. – Я лишь отмахиваюсь. – Нам с Мэри нужно о многом поговорить. Разрешить некоторые недоразумения.
Роуз Голд явно настроена скептически. Она отодвигает от себя тарелку с тостом, не доев кусочек.
– Хочешь, я посмотрю за Адамом, а ты пока сходи в душ? – предлагаю я.
– Было бы замечательно.
Это самые добрые слова, что я услышала от родной дочери за все утро. Облегчение, которое она испытывает, почти физически ощутимо. Мы обе знаем, как тяжело растить ребенка одной. Я смотрю, как Роуз Голд смотрит на него. Ее взгляд полон любви к сыну. Немного помедлив, дочь вручает Адама мне. Мой план начинает работать.
