«Странно, что тебя никогда не тошнит от еды в больницах. Только от маминой», – заметил тогда Фил.
Этот момент сохранился в моей памяти в мельчайших деталях, словно сцена, застывшая в снежном шаре. Мне было шестнадцать. Я сидела за столом в маминой спальне, где она решила поставить компьютер. Дело было глубоко ночью. Только тогда я осмеливалась зайти в чат пообщаться с Филом. Мама спала на кровати в двух шагах от меня и громко храпела.
Я уставилась на экран компьютера. Пальцы застыли над клавиатурой. Моя болезнь. Мама. Болезнь связана с мамой. Раньше мне и в голову не приходило, что тут есть какая-то связь.
«Мне пора ложиться, – написала я Филу. – Спасибо, что выслушал».
Я вышла из чата и остаток ночи провела, переходя по ссылкам и по крупицам собирая информацию. Солнце уже поднималось, когда я нашла ее – фотографию маленькой коричневой бутылочки с белой крышкой и синими буквами. Однажды я видела такую, когда раскладывала вещи по местам после стирки.
Задержав дыхание, я крохотными шажками подкралась к маминому комоду и осторожно, сантиметр за сантиметром, выдвинула ящик с носками. В глубине его лежала та самая коричневая бутылочка. На ней синими буквами было написано: «Сироп ипекакуаны».
Я поспешила вернуться к компьютеру и просмотрела страницу в поисках деталей. Сироп ипекакуаны использовался, чтобы вызвать у детей и животных рвоту, когда они случайно проглатывали яд. Моя мама меня травила.
Я вдруг ощутила, как болезненно сжалось сердце. Рука не чувствовала мышку. Из-под меня словно выдернули кресло. Мне было страшно читать дальше. Внезапно меня окатило жаром, словно зловонное дыхание коснулось моей шеи.
Я резко обернулась, ожидая увидеть склонившуюся надо мной маму. Что бы я ей сказала? Но нет, мне почудилось. Она все так же лежала на кровати. Стеганое одеяло приподнималось и опускалось с каждым вдохом и выдохом. Даже во сне мама оставалась спокойной и уверенной в себе. Бессонница ее не тревожила. Я еще почитала, пока хватало смелости, а потом очистила историю поиска.
В то утро я легла в постель, не представляя, что делать дальше. Я выяснила, что мама добавляла мне в еду ипекакуану, но до меня все еще не дошло, что у меня нет никаких аллергий и проблем с пищеварением. Мне потребовалось еще шесть месяцев, чтобы понять, что, похоже, пищевой зонд мне не нужен. Постепенно я собрала по кусочкам весь пазл и осознала, что мама лгала мне во всем. Проблемы со зрением, хромосомный дефект – все это было ложью.
Выслушав меня, Винни сказал:
– Так, давайте сразу проясним этот вопрос: получается, на самом деле вы были полностью здоровы и проблема была только в том, что мать добавляла вам в еду сироп ипекакуаны? – В его голосе слышалось разочарование.
– Когда мне вообще давали еду, – заметила я. – Сироп объясняет рвоту. Все остальные симптомы были связаны с истощением.
– Но у вас же был пищевой зонд.
– После ареста мамы я выяснила, что она давала мне половину суточной нормы калорий.
Винни тихо присвистнул.
– Боюсь обидеть вас, но вынужден спросить… – Он помедлил. – Как вы могли этого не осознавать? В детстве – я еще понимаю, но у вас даже в пятнадцать лет не возникало подозрений?
Винни Кинг оказался мудаком. Мне резко захотелось вылить свой мерзкий кофе ему на колени. Я уже успела наслушаться таких комментариев: «Почему ты просто не встала с инвалидной коляски? Почему ты сама не готовила себе еду? Ты реально не знала, что изображаешь больную?» Все эти люди не спрашивали, а осуждали.
Я прищурилась, глядя на Винни.
– Мама не сочиняла мои симптомы. Меня все время тошнило. Меня действительно рвало от любой пищи, которую она ставила передо мной. У меня действительно очень сильно болела и кружилась голова. У меня никогда не было возможности самостоятельно готовить себе еду. Я была слишком слаба, а она – всегда на шаг впереди. Если ваша мама, ваши врачи и ваши соседи говорят, что вы больны, с чего бы вам в этом сомневаться? Мне действительно было плохо. А медицинская карта это подтверждала.
К десяти годам у меня были трубки в ушах, пищевой зонд, разваливающиеся зубы и лысая голова. Мне приходилось передвигаться в инвалидной коляске. У меня была аллергия почти на все существующие продукты. Я моталась по клиникам с подозрениями на рак, церебральные нарушения, туберкулез. Я сообщила Винни, что однажды мне чуть не провели катетеризацию сердца, – на самом деле это было не совсем так. Доктор отверг эту идею, как только мама ее озвучила. Но Винни уже слушал меня с неподдельным интересом.
Я сделала глубокий вдох и продолжила:
– Откуда мне было знать, что выпадение волос и затрудненное дыхание связаны с недоеданием? Откуда мне было знать, что все эти трубки в ушах и аллергии – просто выдумки, что моя мать лгала всем, когда я сама еще не умела говорить? – Я в тысячный раз подумала о ее предательстве и почувствовала, что глаза наполняются слезами, а голос теперь звучит на тон выше. – Есть вещи, которые ребенок просто не ставит под сомнение. Вот ваша мама, вот ваш папа. Вас зовут Винни. Вот это ваш день рождения. Когда вам исполнилось пятнадцать, вы разве начали спрашивать у родителей, правда ли это ваш день рождения?
Несколько слезинок скатилось по моим щекам. У меня не вышло создать крутой образ уверенного в себе человека, но эта версия меня была даже лучше. Такую меня Винни был готов слушать. Он состроил сочувственную гримасу, словно медсестра, которая только что воткнула в тебя иглу.
– Вы правы, прошу прощения. Я повел себя как скотина. Это похоже на стокгольмский синдром или какую-нибудь секту – людям со стороны не понять, что происходит внутри.
Я ничего не ответила. Повисло неловкое молчание. Мне хотелось съесть еще один маффин и побольше посветить зубами, но я боялась, что меня стошнит, если я откушу еще кусочек.
Винни прокашлялся:
– А что врачи? Вы вините их? Как они могли не понять?
Эту часть я запомнила еще с судебного процесса.
– Доктора рассчитывают на то, что родители лучше всех понимают состояние своего ребенка. Врач уверен, что мать действует в интересах ребенка и говорит правду. Если через пару месяцев кто-то из моих докторов начинал что-то подозревать, мы сразу же переходили к другому. Я успела полечиться у нескольких десятков врачей по всему штату. – Я провела рукой по волосам. – Мама говорила, что мы идем к новому специалисту, потому что предыдущему не хватило ума подобрать мне правильное лечение.
Винни поерзал на стуле.
– И как же вы ее остановили?
На самом деле цепочку событий, которая привела к маминому аресту, я запустила совершенно случайно. Я рассказала Алекс о происходящем не для того, чтобы она вызвала полицию, а для того, чтобы впечатлить ее. У Алекс были парни – больше одного, – она училась в большом городе на графического дизайнера. Я всю жизнь ею восхищалась. Мне просто хотелось поразить ее хоть чем-нибудь.
