«И вспоминай обо мне, когда будешь играть на ней».
– Обязательно, – пообещала я. Потому что это неизбежно.
* * *
Мы репетировали две недели, а потом начался тур. Круговорот дат и городов, великолепные концертные залы один за другим. Мы гастролировали два месяца. Будучи всего лишь второй скрипкой, я играла так, словно была первой. Время от времени Сабина давала мне небольшие сольные партии, и с каждым выступлением я ощущала, как музыка растет и расцветает во мне. Сердце оттаивало после долгой зимы. Как гастролирующий исполнитель, совершенствующийся в своем ремесле в городах Европы с многовековой музыкальной историей, я получала истинное наслаждение.
Счастье омрачало лишь отсутствие Ноя. Он писал мне, используя «программу для бедняги слепца, которую моя потрясающая девушка сочла нужной отыскать для меня», и хотя его письма были полны любви и согревали мое сердце, он ни словом не обмолвился о том, чем занят и когда мы снова сможем быть вместе.
«Жди меня», – попросил он, и я ждала, хотя скучала по нему так сильно, что порой играла со спазмом в горле и слезами, застилающими глаза и мою прекрасную скрипку.
Однажды вечером, в самом начале августа, наша первая скрипка, Джиан Медейрос, напилась в Мюнхене, упала со спинки парковой скамейки и сломала запястье. На следующий день мы должны были вернуться в Австрию, в Зальцбург, и выступить с концертом из произведений Моцарта, тем самым почтив место его рождения.
Сабина собрала всех нас на Мюнхенской центральной станции, и пока мы ждали поезд, сообщила нам и дирижеру, что Джиан не продолжит тур. Она подозвала меня и сказала:
– Шарлотта, ты будешь нашей солисткой в Концерте № 5.
Оркестр, ставший мне второй семьей, заполнил станцию радостными криками и аплодисментами, а я, потрясенная до глубины души, опустилась на пол. Радость боролась с глубокой печалью: настал мой звездный час, но его не увидят ни Ной, ни родители.
Утром поезд прибыл в Зальцбург. Узкие выложенные булыжником улочки крохотного городка заливал дождь. Мы с Аннали пробежались по магазинам, большинство из которых продавали безделушки, напоминающие всем, что здесь родилась легенда. И конечно, в каждом магазине имелись шоколадные конфеты «Моцарткугель» в серебристо-красной обертке.
Мы пообедали в очаровательном маленьком бистро под тенью возвышающейся над городом крепости Хоэнзальцбург. Небо было свинцового цвета, меж узких улочек со свистом гулял холодный ветер. Я дрожала.
– Нервничаешь? – спросила меня Аннали на обратной дороге в отель.
– Нет. Просто скучаю по нему.
Аннали не Мелани, но стала мне очень близка. Она обняла меня за плечи рукой и не стала утешать пустыми словами. Она просто была рядом, и я добавила ее в список людей, с которыми никогда не захочу расстаться.
* * *
Вечером я надела черное бархатное платье с тонкими бретельками, не мешающими движению рук (но со скромным вырезом), которое струилось от колен и дальше тончайшей прозрачной тканью. Солист должен выделяться, поэтому я надела блестящие длинные серьги и подняла волосы наверх, подальше от скрипки.
– Очень красиво, – сказала Аннали, когда я осматривала себя в зеркало. – Сфотографировать тебя? Для твоего Ноя?
Я выдавила улыбку. Аннали не знала, что Ной слеп, потому что мне не приходило в голову сказать ей об этом. Его слепота – всего лишь незначительная деталь в мужчине, которого я люблю. В эту секунду я также осознала, что Ной, должно быть, ищет самого себя. Ищет то, что можно противопоставить своему изъяну. И если найдет, то, возможно, перестанет ощущать ее как физический недостаток.
Любовь моя, я поняла тебя. Наконец поняла…
* * *
В сумерках наш караван из арендованных автобусов вытянулся вдоль улиц, примыкающих к Моцартеуму. Мы ехали под темно-серыми небесами, грозившими пролиться дождем. Однако при виде концертного зала у меня улучшилось настроение. Я занервничала – впервые с той секунды, как Сабина сказала мне, что я буду солисткой.
Моцартеум был маленьким, но элегантным, освещенным десятками люстр, свисающих с позолоченных потолков. На сцене стоял массивный орган. Мы заняли свои места перед ним. Точнее, это сделали мои коллеги-музыканты. Теперь мне полагалось ждать у сцены, пока наш дирижер, герр
[43] Исаак Штекерт, не представит меня публике. Я смотрела на программку со своим именем, и на глаза наворачивались слезы. Нужно отправить ее родителям и Мелани. Они будут гордиться мной.
Концертный зал заполнялся полуформально одетыми посетителями. Выглядывая из-за занавеса, я рассматривала лица прибывающих людей, как делала это каждый вечер. Я искала высокого красивого мужчину в солнцезащитных очках и с белой тростью, ищущего свое место в зале. И сегодня опять не нашла.
Свет приглушили, припозднившиеся слушатели заняли свои места, и под громкие аплодисменты герр Исаак Штекерт поднялся на подиум. Ко мне со спины подошла Сабина.
– Они не знают меня, – прошептала я.
Она положила ладони мне на плечи.
– Боль. Надежда. Пламя. Любовь. Пусть эти чувства наполнят твою игру сегодня, Шарлотта Конрой, и они запомнят тебя навсегда.
Герр Штекерт позвал меня жестом, и я вышла на сцену под вежливые сдержанные аплодисменты. Исаак поцеловал меня в щеку и шепнул:
– Ни пуха ни пера!
Я сдавленно фыркнула. Мне стало немного легче. Я заняла свое место, встав перед струнными инструментами, как та скрипачка, которую я видела в детстве по телевизору. Моя мечта воплощалась в жизнь, но этого не видели мои любимые люди.
Когда позади и вокруг меня зазвучали первые струнные, я решила, что сыграю для всех них, где бы они ни находились в этом мире, и даже если уже покинули его. Пусть любовь, которую я чувствую ко всем, кто есть в моей жизни и кого я потеряла, заполнит меня до краев и прольется из скрипки.
Выступление не запомнилось мне в подробностях. Оно от и до было фантастическим сном, внетелесным переживанием, состоявшим из чистых эмоций. Я играла музыку Моцарта в его родном городе, на инструменте, вобравшем в себя историю и время.
Когда все закончилось, аплодисменты больше не были ни сдержанными, ни вежливыми – они были оглушительными. Перед ними в зале воцарилось короткое мгновение тишины, во время которой я почти услышала, как каждый в зале перевел дыхание.
Я опустила скрипку, позволив себе искупаться в этих овациях, и смотрела на сияющие лица людей, ошеломленная тем, что я вызвала такую реакцию. Ко мне с букетом красных роз подошел капельдинер
[44]. Он протянул их мне, и толпа снова взорвалась аплодисментами. Я повернулась к Сабине, думая, что цветы от нее, Исаака или кого-то из музыкантов, служащий указал в зал, и я поняла.
