– Шарлотта, дорогая моя, знакомство с тобой – большая честь для меня, – сказал Люсьен, и его глаза тоже заблестели от слез. Он галантно поклонился и поцеловал мою руку. – Ты, без всяких сомнений, будешь сиять самой яркой звездой для слушателей Европы, как сияла нам в наших жизнях.
Я порывисто обняла его за шею, вдохнула аромат его одеколона и легкого запаха сигарет.
– Спасибо, – прошептала ему. – За все. За него.
Люсьен покачал головой.
– Это ты вернула нам Ноя, и я никогда не смогу расплатиться с тобой за это.
– Береги его, Люсьен. Что бы он ни делал и что бы ни думал сделать, оберегай его, – я улыбнулась сквозь слезы. – Так мы будем квиты.
Ной
Я слушал в наушниках зачитываемый компьютером пролог, когда вернулся Люсьен. Почувствовав его руку на своем плече, я отключил устройство.
– Она хорошо справилась с отъездом?
– Да, нормально.
Люсьен опустился в кресло по другую сторону письменного стола.
– Как она выглядела?
– Чудесно, bien sûr
[41], – судя по звукам, он достал пачку сигарет, но курить не стал: родители запрещали курение в доме. – Ты уверен, что хочешь это сделать?
Я коротко и хрипло рассмеялся.
– Как никогда уверен. Ты прекрасно знаешь, что стоит на кону. Ты только что отвез ее в аэропорт.
– И правда, – хмыкнул Люсьен. В его голосе слышалась улыбка.
Глава 37
Шарлотта
Вена, Австрия
Репетиции Венского гастрольного оркестра проходили в позолоченном концертом зале Гезельшафт дер Мюзикфройнде – архитектурном шедевре великолепного кораллово-белого цвета. Сабина Гесслер сама провела всех новичков-иностранцев по этому зданию, и мы шли за ней, как собачки, вытянув шеи и чуть не свесив языки. Через две недели начнется наш тур из серии концертов, почти полностью состоящих из произведений Моцарта.
– Венские критики как-то сказали, что именно здесь оживает симфония Моцарта «Юпитер», – Сабина подмигнула мне. – Вот и проверим?
В Вене весь наш маленький оркестр из шести человек разместили в отеле «Домизил», очаровательной маленькой гостинице, расположенной в нескольких минутах ходьбы от станции Штефанплатц. Отсюда можно было начать знакомство с Веной, буквально в двух минутах ходьбы находился дом Моцарта, в котором мой любимый композитор жил и сочинил одну из своих самых знаменитых опер – «Свадьбу Фигаро».
Моей соседкой по комнате стала Аннали́ Далман: рыжеволосая флейтистка из Инсбрука и заядлая курильщица. Скорее всего, Сабина поселила нас вместе из-за того, что мы почти ровесницы. Плюс Аннали могла помочь мне с моим ужасным немецким.
Мы распаковали вещи, и Аннали с сомнением оглядела мою одолженную скрипку.
– Ты поедешь в тур с этим куском Scheiße
[42]?
– Пока не смогу позволить себе инструмент лучше, придется довольствоваться этим.
Однако это же Вена. Город Музыки. Я могла зайти в любой музыкальный магазин и купить что-то в сто раз лучше неплохого американского инструмента, еще и вполовину дешевле.
Как оказалось, мне это не понадобилось.
На второй день мы с Аннали и остальными молодыми музыкантами посидели в уличном кафе. Я выпила одну порцию пива из кружки размером с бочонок и вернулась в отель слегка захмелевшая.
На маленьком столике в нашей комнате лежал продолговатый деревянный ящик. На белом дереве стояла замысловатая чернильная печать со словом «Гаага». Спереди крепился упаковочный лист. Я открыла его. Весь хмель разом выветрился из головы, и сердце забилось как сумасшедшее, когда я начала читать напечатанную записку, вложенную между документами о доставке.
Шарлотта,
Надеюсь, она придет к тебе вовремя в целости и сохранности. Я также надеюсь на то, что она не настолько древняя, чтобы ты боялась на нее дышать, не говоря уже о том, чтобы играть на ней. Люсьен уверяет меня, что это подходящий инструмент для такого виртуоза, как ты.
Заставь ее петь, Шарлотта.
И вспоминай обо мне, когда будешь делать это.
Люблю тебя всем сердцем
Ной
Я на мгновение прижала письмо к груди. Аннали прокашлялась и постучала по моему плечу монтировкой.
– Откуда у тебя это? – поразилась я, вытирая нос.
– Из багажа, – она наградила меня странным взглядом. – У тебя такой нет?
Мы заглянули в деревянный ящик. Внутри него, уютно устроившись в упаковочном материале, пенопласте и нарезанной бумаге лежал скрипичный футляр. Я расстегнула и открыла его. Сердце в груди забилось чаще. Дрожащими руками я взяла маленькую карточку – сертификат подлинности с подписью изготовителя.
Johannes Cuypers
– О боже, – выдохнула я. – Невероятно.
Стоящая рядом Аннали поцокала языком.
– Это тебе не кусок Scheiße. От парня, говоришь? Ноя?
Я кивнула, смахивая слезы.
– Да, от моего парня, – от любви всей моей жизни.
Я опустила сертификат и достала из футляра инструмент из темного богатого дерева. С царапинами, говорящими о старине. Свои чудеснейшие скрипки Кейперс создал почти двести двадцать пять лет назад. Видно, что эту заново покрывали лаком как минимум один раз, однако ее корпус был по-прежнему чист и легок. Смычок с серебряной гарнитурой лежал в своем собственном футляре из черного бархата. Взяв его свободной рукой, я потрясенно уставилась на выведенную по его длине желтоватую лошадиную гриву. Невозможно…
Дрожащими руками я приложила скрипку к подбородку и коснулась смычком струн, восторгаясь тем, как идеально инструмент лег в мои руки. Я подержала долгую ноту си. Звук вышел живым и чистым. Захваченная эмоциями, я поспешно убрала инструмент в футляр.
– Как?.. Как он?.. – я беспомощно умолкла. Мне не хотелось разрушать момент банальными мыслями о цене, но стоимость скрипок Кейперса начиналась от семидесяти тысяч долларов в зависимости от их состояния. Наконец до меня дошло.
Ной сам заплатил за скрипку. Не его родители, которым было по карману обеспечить весь оркестр инструментами Кейперса и Страдивари. Ной купил скрипку на свои деньги, потому что продал «Камаро».
Чувства распирали меня изнутри, глаза снова наполнились слезами. Ной продал одну из последних частиц своей прошлой жизни, чтобы дать мне возможность начать новую.
