Мелани издала долгий вздох, полный наигранного страдания.
– Я буду скучать по тебе, когда ты будешь гастролировать по Европе.
– Ага, как же, – фыркнула я. – Точно не соскучишься, когда я провалю это прослушивание и, став бездомной, перееду жить к тебе с Сашей.
Вернулся худощавый мужчина в клетчатых брюках.
– Шарлотта Конрой?
– Черт, – я поднялась, сжав в руке одолженную скрипку.
– Ни пуха ни пера, – Мелани показала мне большой палец.
Я кивнула и последовала за мужчиной.
Ради Ноя. Ради Криса. Ради себя.
* * *
На сцене поставили ширму, отгораживающую меня от зрительских мест, но я прошла достаточно прослушиваний, чтобы ясно представлять себе, что находится по ту сторону. Несколько руководителей – три или больше – сидят в середине ряда, перед ними установлен столик. Они уже просмотрели мою заявку с тремя музыкальными произведениями, которые я готова для них сыграть: Сибелиус, Мендельсон и Моцарт.
Молодой мужчина провел меня к стулу за ширмой.
– Сидеть необязательно, вы можете играть стоя, – сказал он с ярко выраженным немецким акцентом, по-доброму улыбаясь.
Говорить мне не разрешалось. Во избежание предвзятости руководители должны были знать только мое имя и ничего больше. Поэтому я кивнула и сделала успокаивающий вдох. После чего села на стул и достала из футляра свою одолженную скрипку, хорошую модель среднего уровня. Она больше подходила для студентов или непрофессиональных музыкантов. Качественный инструмент, но не классика. Достаточно ли будет ее звучания? Хороша ли будет моя игра?
– Шарлотта Конрой, – произнес женский голос из зала. Возможно, Сабины Гесслер, руководительницы венского гастрольного оркестра. – Каденцию Моцарта, будьте добры.
Я тяжело сглотнула. Разумеется, Моцарт. И не просто Моцарт, а каденция из концерта, в которой скрипач отрывается от оркестра и отдает музыке всю свою душу. Всю вспышку эмоций. Становится пульсирующим сердцем произведения.
Я приготовила смычок и, закрыв глаза, прислушалась к призрачному оркестру в своей голове. Коснулась смычком струн и испытала легкое любопытство: что же будет дальше? Я словно уже находилась вне тела, наблюдая за происходящим сверху.
Я начала играть. Со струн соскользнули первые ноты, и я пропала.
Ни один другой композитор не мог протянуть свою руку сквозь века и вырвать сердце из моей груди – это удавалось лишь Моцарту. Это было похоже на возвращение домой. Словно я вошла в дверь бозменского дома в Монтане и увидела свою семью вместе с Крисом, собравшуюся за столом в ожидании меня. Словно я что-то очень долго искала и наконец нашла. Я ощущала облегчение, надежду и любовь… Играла и видела внутренним взором красивое лицо Ноя, его незрячий, но прекрасный взгляд на своем подбородке. Играла, и все утраченное мной, вся моя музыка изливалась наружу, огибая боль и горе. Не смывая их, но очищая солеными слезами, обращая то, что жило внутри меня, потаенное и темное, в то, с чем я буду жить рука об руку.
Когда мелодия закончилась, я ощущала себя так, будто очнулась от многовекового сна или скинула тысячу фунтов. Я вновь могла вдохнуть полной грудью. Опустив скрипку со смычком, я потрясенно огляделась. Я начала играть сидя, а теперь стояла, хотя не помню, как поднялась. Щеки были влажными от слез, дыхание прерывалось.
Со стороны зала раздались шаги, и ширму внезапно убрали.
На меня смотрела женщина средних лет со светлыми волосами, одетая в изящный синий костюм. Сабина Гесслер, руководитель венского оркестра. Я узнала острый взгляд ее проницательных карих глаз с рекламной фотографии. Эти глаза покраснели, но сияли.
– Шарлотта Конрой, – произнесла она с акцентом.
– Да, – выдохнула я, шокированная тем, что по моим щекам снова потекли слезы. Их вызвали эмоции этой женщины, столь же сильные, как и мои. Они волнами исходили от нее.
– Senden Sie sie weg, – бросила она через плечо двум другим руководителям. Оба стояли, не отрывая от нас глаз. – Alle von ihnen.
Один начал возражать, но Сабина подняла руку, и он мгновенно замолчал.
– Знаешь, что я только что им сказала? – спросила она, подойдя ко мне ближе.
Я отрицательно покачала головой.
Женщина встала прямо передо мной и сжала мои плечи ладонями.
– Я сказала им отослать остальных, Шарлотта Конрой. Всех.
Мое лицо исказилось. Я тщетно пыталась сдержать подступившие к горлу рыдания, но когда Сабина обняла меня, рассмеявшись счастливым смехом сквозь слезы, я отпустила себя. Она гладила меня по волосам, и я вдыхала аромат от ее шелковой блузки, успокаивающий и знакомый, хотя мама никогда не душилась таким парфюмом.
– Ты играешь всем сердцем, – сказала Сабина, – страстно и пламенно. С любовью и болью, – она отстранилась на расстояние вытянутой руки и нежно вытерла с щеки слезы. Черты ее лица ожесточились, взгляд прошелся по мне ласково, но изучающе. – Только один вопрос: ты ведь каждый день плачешь, да?
Я кивнула, смеясь, и мы опять обнялись, словно очень давние знакомые. Порой так случается с людьми: они встречаются, и между ними образуется связь, преодолевающая пространство и время.
И незнакомцы становятся семьей.
Глава 35
Шарлотта
В таунхаус я вернулась ближе к полуночи. Нужно было обговорить все детали работы в венском гастрольном оркестре, а потом Мелани настояла на том, чтобы вся наша честная компания собралась и отпраздновала случившееся в баре.
– Она сыграла Моцарта, – рассказывала подруга Регине, Майку и Энтони, – и они отправили всех по домам!
Регина чуть не подавилась своим крафтовым пивом.
– Ничего себе. Что ты сделала, Шарли?
– Они отправили всех по домам, – повторила Мелани. – Все остальное неважно.
– Не такое и грандиозное событие, – сказала я, боясь огорчить друзей, но они искренне радовались за меня. Их печалило лишь то, что я надолго уеду в тур по Европе.
Я вернулась в дом, опустевший без Ноя. Утром придется позвонить Люсьену и отказаться от работы помощника. Все решилось крайне быстро: Сабина хотела начать репетиции оркестра в Вене уже на следующей неделе. Я уеду по меньшей мере до сентября, а может, и на больший срок, если руководители решат оставить меня в оркестре.
Родителям я тоже собиралась позвонить утром, но из-за разницы во времени у них не было и десяти часов вечера. Дом без Ноя был невообразимо пуст и тих. Меня охватило острое желание услышать хоть чей-нибудь голос, а родителям не помешают хорошие новости.
