– Нет. Спасибо, Шарлотта, сегодня я не в настроении. Мне лучше отдохнуть. Но я благодарен тебе за приглашение.
Я отвернулся и стал подниматься по лестнице, не дожидаясь ее ответа.
В комнате я упал на постель и просто лежал, ничего не делая. Внизу раздался звук закрывающейся двери. Шарлотта ушла. Часы сказали, что еще нет четырех. Впереди часы ожидания.
Мысли вернулись к нашей прогулке на собачьей площадке. Я спросил у Шарлотты, куда бы она отправилась, словно мог прожить жизнь за нее. Точно мог сбежать от своей тьмы, наблюдая жизнь глазами Шарлотты. Мне хотелось лишь одного: освободиться из кромешного заточения. Сбежать из этой комнаты в таунхаусе. С Земляничных полей. С собачьей площадки с ее огороженным забором простором. Сбежать от всего того, что сводится для меня к одному и тому же.
Не имеют значения ни названия, ни размеры мест. Неважно, дует там ветер или нет; собаки там или люди; или просто есть кресло, и в ухо мне бубнит чей-то голос. Для меня это все едино. Тюрьма беспросветного мрака.
И я должен вырваться из нее.
Глава 19
Шарлотта
Я проводила взглядом поднимающегося по лестнице Ноя. Отчего-то сжалось сердце и на глазах выступили слезы. У Ноя сегодня «плохой день», это очевидно. Пришла мысль никуда не уходить, но выражение его лица, его голос… В них читалась и слышалась глубокая боль. Я выглядела и говорила так в первые месяцы после смерти Криса, и тогда мне хотелось лишь остаться одной. Душевная рана Ноя более свежая, чем моя, и она еще заживает.
Я стала собираться на встречу. Надела синее платье-рубашку по колено с замысловатым рисунком по вороту: ромбами, вышитыми толстой бордовой нитью. Потом причесалась, пока волосы не засияли и не легли вокруг плеч красивой волной. Я жалела, что собираюсь не на свидание с Ноем, на котором мы бы танцевали медленный танец под огнями Бруклинского моста и я бы описывала ему восход солнца так, чтобы он видел его столь же ясно, как когда-то в Мачу-Пикчу.
Потому что я – его бесконечные возможности.
Отражающаяся в зеркале девушка мило покраснела.
– Ты ищешь беды на свою голову, – сказала я ей. – Снова.
Но она не слушала меня.
* * *
Мы встретились всей компанией в баре «Джин Палас» в Ист-Виллидж. Шикарный фасад заведения сиял в наступающей ночи золотой отделкой на черном ониксе. Регина, Майк, Фелиция, Мелани и Саша уже сидели в верхнем ряду, находившемся на помосте и огибавшем одну сторону бара. Я поднялась к ним, и Регина с Мелани подвинулись, чтобы я села между ними.
– Ну? – ринулась в бой Регина, стоило Майку сунуть мне в руку джин с тоником, фирменный напиток бара. – Как прошло прослушивание в филармонии?
– Эм… я не прошла его, – ответила я, радуясь тому, что мы все сидим бок о бок. Регина не поймает меня на лжи, но один взгляд Мелани, и меня раскусят. – Но это не страшно, – поспешила добавить я. – Я не была готова на все сто процентов, – и это еще мягко сказано.
Регина торжественно подняла бокал для тоста:
– Пятерку за усилия, Конрой. Мы рады, что ты снова в деле. Эти олухи из филармонии не знают, что потеряли.
– Угу, – я сделала большой глоток джин-тоника и почувствовала на своей руке ладонь.
– Хей, – голос Мелани был необычайно мягок, что для нее совершенно не характерно. – Я горжусь тобой. Знаю, тебе нелегко это далось.
– Да…
– Но как все было? Что ты сыграла? Нервничала?
Мелани я лгать не могла. Наша дружба не терпела лжи.
– Я не хочу сейчас об этом говорить.
– Конечно, конечно. Выпей, расслабься. Отпразднуй свой первый шаг по дороге к скрипичным концертам. Пусть она поскорее уведет тебя от личного ассистирования.
Слабо улыбнувшись, я сделала еще один долгий глоток. Очень долгий.
Ребята обсуждали оркестры, в которых играли или хотели получить место. Регина завела разговор о своей музыкальной вечеринке, до которой, и она мне об этом частенько напоминала, оставалась всего неделя.
Пришло мое время идти за выпивкой для всех. Я попросила Мелани пойти со мной и помочь мне, и пока мы ждали своей очереди у сверкающей барной стойки, призналась во лжи.
– Я не ходила на прослушивание, – выпалила я как на духу.
Лицо Мелани исказилось от волнения.
– О, милая, все до сих пор так плохо?
– Все еще хуже. Я не струсила и не облажалась, Мел… – я вцепилась в руку подруги. – Я забыла. Совершенно забыла об этом.
Волнение на ее лице сменилось замешательством, брови сошлись под густой темной челкой.
– Ты… забыла? Добилась прослушивания в Нью-Йоркский филармонический оркестр и забыла на него пойти?
– Я практикуюсь каждый день, – сказала я, – но не понимаю, для чего. Я делаю это механически и бесцельно. Я не нахожу в этом радости. Ты ведь получаешь радость от игры? Ты играешь не ради денег или славы, а потому что если не будешь этого делать, то разум взорвется? Ты знаешь, как это происходит. У меня тоже так было, но я больше не чувствую этого и не знаю, как вернуть себе это ощущение.
Мелани слушала мое признание в шумящей вокруг толпе.
– Дело в Ное, да? – сузила она глаза.
– Что? Нет! Это не его вина. Я даже не думала об этом прослушивании, Мел. Совершенно о нем забыла. Не из-за того, что Ной слишком требователен и отнимает все мое время. Поверь, если бы он знал об этом прослушивании, то сам бы пинком отправил меня на него.
– Ему необязательно отнимать у тебя время, чтобы мешать. Он занял не все твое время, а все твои мысли.
Этого я отрицать не могла. И, наверное, ответ был написан у меня на лице.
– Боже, – охнула подруга. – Ты в него влюбилась? Он засранец!
Два парня, стоявшие перед нами, обернулись с ухмылками.
– Нечего пялиться, двигайтесь давайте, – шикнула на них Мелани и перевела взгляд на меня. – Или нет?
– Только не в отношении меня. В отношении себя – возможно, что сказывается и на других. Не знаю. Он твердит, что недостоин меня.
– Может, тебе стоит прислушаться?
Мне вспомнился напечатанный текст, найденный мною в кабинете Ноя.
– Может, но у меня противоречивые мысли по этому поводу. Я не понимаю, говорит ли он так, потому что я ему небезразлична и он пытается меня защитить, или все его слова – ложь. Вариация на тему «дело не в тебе, а во мне».
Очередь сдвинулась вперед. По моему прошлому опыту работы за барной стойкой бармен обратит на нас внимание не ранее чем обслужит еще трех человек.
– В любом случае, это неважно, – продолжила я. – Ной – глубокомыслящий человек. И умный. Еще он нежный и чуткий, чего другие не видят. Да и вряд ли он сам осознает эти черты своего характера. Он обладает даром красноречия и беспокоится о других. Если бы он примирился со своей слепотой и научился жить с ней… У него был бы шанс, – возможно, у нас был бы шанс.
