Я был на задании от «Планеты Х» и держал наготове свою цифровую камеру. Когда восточный горизонт озарили первые лучи солнца, фотоаппарат за шесть тысяч баксов чуть не выпал у меня из рук.
Свет забрезжил сквозь густой туман расплавленным тусклым золотом. Мне представился потерянный бог, бродящий по земле с высоко поднятым над головой фонарем, ищущий, как и я, то, чего никогда не найдет. Но это совершенно не важно, ведь главное – само путешествие. Только оно. Восторг от достижений, открытий новых горизонтов, границ и краев.
Свет становился ярче, проливался в трещины и ущелья окружающих гор, расписывал небеса золотыми, фиолетовыми и оранжевыми оттенками.
Он становился все интенсивней, пока весь Перу и весь мир не легли у моих ног. Со всех сторон меня обступали одетые в зелень горы. Они словно бросали мне вызов подняться вверх, в самую высь, увидеть, что там, за гранью. Река Урубамба змеей-альбиносом вилась по изумрудной растительности внизу, а знаменитые руины с такой высоты казались на фоне гор мелкими царапинами на камне.
От представшей взору красоты перехватывало дыхание, сердце сладко щемило. Я взял себя в руки, чтобы сделать хотя бы несколько снимков. Мне не хотелось смотреть на прекрасное зрелище сквозь линзы объектива. Мне хотелось видеть все своими глазами. Наслаждаться. Это не просто наставал новый день, это было воплощение всех новых дней. Мир будто не существовал, пока его не коснулся свет. А потом этот мир стал моим.
Только моим.
Это случилось три года назад. За прошедшее время я совершил десятки смертельно опасных трюков, от которых хохотал и купался в эйфории триумфа. Но ничто не могло сравниться с тем мгновением, когда я сидел в одиночестве на горе.
Я думал, что после несчастного случая я больше никогда не испытаю то чистое и неподдельное блаженство, которое ощутил в Перу. Я потерял этот шанс, когда камни лишили меня зрения. Эйфория бесконечных возможностей была утрачена мной навсегда.
А потом я встретил Шарлотту.
У меня перехватило горло. Я подскочила с кресла, словно оно ударило меня током, и развернулась, ожидая увидеть стоящего позади Ноя, разгневанного тем, что я сунула нос куда не следовало. Но ни у двери, ни в коридоре никого не было.
Я медленно опустилась в кресло и перечитала последний абзац, снова и снова, пытаясь его понять. Ной пишет о том, что я помогаю ему выходить на улицу из дома, вот и все. Как его помощник. Верно?
«Эйфория бесконечных возможностей», – пробормотала я, и губы расплылись в улыбке, а на душе стало радостно и тепло.
Слова Ноя заполнили мой разум, и все мысли об уходе с работы тотчас испарились.
Глава 18
Ной
Следующую неделю я старался держать дистанцию между собой и Шарлоттой. В те дни, когда мы не ели вместе и не выходили прогуляться, я находился в своем маленьком персональном аду, мучительно ожидая того приемлемого обществом часа, когда я мог отойти ко сну. Но даже если мы проводили время вместе, оно тянулось томительно долго. Мы возвращались с прогулки, я слушал ее игру на скрипке, а потом шел в свою комнату к аудиокнигам, еде навынос и прочей чуши, которую делал все эти месяцы.
Интересно, что случится, если я приглашу Шарлотту на ужин?
На свидание.
Мне представилось, как я сижу за столом, вокруг другие посетители ресторана, и я опрокидываю бокал с напитком на платье Шарлотты или гоняю по тарелке стейк в безуспешной попытке его нарезать.
«Ей будет все равно».
Это правда. Шарлотта видела меня обнаженным, блюющим, бьющимся головой об пол и шкафчики, как долбаная обезьянка в клетке. Неловкий ужин с этим не сравнить.
«Ты знаешь, что не заслуживаешь ее».
И это правда. Я не заслуживаю ее. Пока. Но возможно…
На прогулках мы каждый раз все больше углублялись в парк, и Шарлотта подробно описывала пейзаж, дорожки, корявые деревья и прогуливающихся или вышедших на пробежку людей. Если она говорила, что на улице пасмурно, я просил ее описать мне облака, оттенки белого и серого, цвет неба перед дождем и садящееся солнце. Иногда ее потрясающие описания раскрашивали мой черный мир, и мне казалось, что не все потеряно.
Но порой слушать ее было пыткой, и я чувствовал себя мазохистом, который не останавливает своего мучителя. Я проглатывал эти описания как горькую пилюлю, пытаясь убедить себя, что мне этого достаточно.
Шарлотта чувствовала, когда я в плохом настроении, и колебалась, не желая причинять мне боль. Однако она всегда выполняла мои просьбы, поскольку, как я ей однажды напомнил, она – мой работник, а я – ее босс.
Бывали дни, когда мне далеко не раз приходилось напоминать об этом самому себе.
* * *
Утро выдалось пасмурным, но тучи не предвещали дождя. Во всяком случае, так сказал парень по радио. Я лежал на постели, с самого рассвета слушая все передачи подряд, и чувствовал себя отвратительно. Другим словом мое состояние не описать. В реабилитационном центре меня предупредили о резких перепадах настроения. Я с тошнотворным страхом ожидал очередной мигрени.
Гребаные таблетки я на этот раз держал при себе с мыслью, что избавлю от этого зрелища Шарлотту, пережив ее в одиночестве. Но боль все не приходила, и вместо нее внутри медленно закипала ненависть. Мной вдруг овладело безумное желание выбраться из дома. Я больше ни минуты не мог находиться в этой чертовой комнате и слушать отвратную утреннюю передачу. Мне хотелось лишь одного: выйти на улицу и пройтись как нормальному человеку.
Я принял долгий холодный душ в надежде успокоиться. Внутри туго свернулась злость, готовая прорваться наружу, а я пообещал Шарлотте, что она больше никогда не пострадает от моей ярости.
Она казалась счастливой, как и всегда, когда я предложил ей прогуляться. Но на этот раз мы повернули от входной двери не вправо, как обычно, а влево, на запад. Я, естественно, сразу остановился.
– Куда это мы?
– Мне захотелось пойти в другое место, – ответила Шарлотта.
Я выпустил ее руку.
– А чем тебе не угодил Центральный парк?
– Мы идем в парк, просто не такой большой, – она вздохнула на мое молчание. – Можно, это будет сюрпризом? Небольшим? Мне кажется, он тебе понравится.
«Дай ей это и не веди себя как придурок».
Я снова взял ее за руку и попытался загладить свою резкость глупой шуточкой:
– Ты меня не на стрельбище ведешь? Я слегка растерял навык.
Шарлотта рассмеялась. Ее смех был музыкой, которую я не заслуживал слышать.
