– Мне все равно.
Похоже, Ной был слишком изнуренным для споров, поэтому послушно наклонился вперед, положил руки и голову на согнутые колени и открыл моему взору свои шрамы.
Они, без сомнения, были ужасными, но в интернете я видела жуткое кровавое месиво первоначальных ран. Это не шло с ними ни в какое сравнение. Они были лишь тенью несчастного случая, навечно врезанные в кожу.
По правой стороне, от спины к затылку, тянулись три ранее виденные мною рваные раны, словно оставленные когтями животного, но теперь белые и бороздчатые. Левая верхняя часть спины, которой потребовалась пересадка кожи, выглядела гораздо хуже: почти всю ее покрывал неровный прямоугольник с рваной кромкой. Остальная часть спины была гладкой и безупречной. Еще один грубый прямоугольник – двойник того, что на спине, – виднелся на внутренней стороне правого бедра, выглядывавшего из-под пены. Я намылила губку и как можно более нежно прошлась ею по шрамам Ноя на спине, как, впрочем, и по всему остальному телу. Неровности кожи ощущались даже сквозь губку.
– Тебе не противно? – глухо спросил Ной. – Мне самому тошно.
– Нет. Меня изумляет то, что ты пережил все это.
– Меня удивляет то, что я хотел это пережить, – фыркнул он.
В горле встал ком.
– О чем ты?
– Очнувшись от комы, я изо всех сил боролся за жизнь, иначе бы умер. Надо было сдаться, но я этого не сделал. Из-за надежды. Глупой и бесплодной надежды.
Мне не хотелось, чтобы Ной умолкал, но он больше ничего не сказал, а я не смогла найти нужных слов. Ной ненавидит жалость, и ничто не облегчит боль от его потери. Мне это было известно не понаслышке. Горе должно пройти свой путь, и этому нельзя помешать. Мое все еще бежало, как и Ноя, поэтому я оставила бесполезные слова при себе. Я здесь, рядом с ним, когда никого больше нет. Возможно, это важнее слов.
– Хочешь, я помою тебе голову? – я дотронулась до его темных шелковистых волос на затылке, но Ной дернулся от моего прикосновения.
– Нет, – хрипло воскликнул он и судорожно вздохнул. – Нет, прости. Там… самые ужасные шрамы. Не трогай их… пожалуйста.
– Хорошо, не буду. Все, что пожелаешь.
– Я хочу спать, Шарлотта. Я так устал.
– Конечно. Давай заканчивать с ванной.
Я выключила воду и сняла с вешалки полотенце. Помогая Ною подняться, отвела взгляд и подала полотенце. Он обмотал им бедра, зацепив на поясе, и я довела его от ванной до кровати.
– Садись, а я схожу за одеждой.
Я достала из ящиков нижнее белье, футболку и мягкие пижамные штаны. Потом подождала, пока Ной оденется, и помогла ему забраться в постель. Он нащупал изголовье, чтобы не удариться о него головой, и улегся на подушку.
– Отдыхай. Я помою раковину…
– Нет, Шарлотта…
– Да, – твердо ответила я. – Мне несложно.
Ной слабо покачал головой, придавленный усталостью.
– Не уходи… Побудь со мной еще немного, пожалуйста.
Мое тело замерло, а сердце пустилось вскачь.
– Хорошо, – выдавила я и легла рядом с Ноем.
Наверное, это его слегка шокировало. Может, он думал, что я останусь и подержу его за руку. Но, как говорил мой брат, я ничего не делаю наполовину.
Я прижала его к себе так же, как в ванной. Ной помедлил, не зная, как реагировать, а затем со вздохом приник ко мне, обняв рукой и положив голову мне на грудь на уровне сердца. Надеюсь, он не обратил внимания, как сильно оно бьется.
– Это я виноват, – пробормотал Ной. – Сам навлек это на себя. Ярость… пожирает меня живьем.
– Что случилось? – мягко спросила я, поглаживая его по волосам на виске, как делала это, когда его терзала мигрень. – Что с тобой случилось?
Ной мгновение молчал, а потом заговорил, и его голос был полон вымученной горечи.
– Мне сказали, что зрение может вернуться после того, как мозг исцелится. Может, частично или полностью. Они зародили во мне зерно надежды и… Лучше бы они держали свои рты закрытыми.
– Почему?
– Потому что, возможно, тогда я не боролся бы за жизнь.
Моя рука, обнимающая его, напряглась.
– Спина походила на мясную рваную тряпку, поэтому мне пересадили кожу с бедра на плечи. Потом я чуть не умер от маленького фиаско докторов – заражения. Затем меня засунули в реабилитационный центр для физиотерапии. Мне слов не хватит описать, каким адом для меня, слепого, было это место. Но я выдержал, оправился, если не считать безобразных шрамов, мигреней, от которых чуть не лопается голова, и неконтролируемой смены настроений. Мои сувениры. Я думал, если зрение вернется, все это стоит того.
«Но оно не вернулась», – мысленно закончила я за него.
– И все это время – все время, пока я поправлялся, – люди твердили мне, какой я везунчик. Везунчик, – Ной процедил это слово сквозь стиснутые зубы, злость придала ему немного сил.
Я погладила его по щеке, боясь, как бы напряжение снова не привело к ужасной мигрени, и Ной слегка расслабился.
– Везунчик, – говорили они. – Мог умереть.
Как будто это было новостью для меня. Меня могло парализовать, я мог превратиться в овощ. Повреждение мозга могло быть гораздо хуже: от удара о камни или от того, что я проглотил половину океана. Я мог потерять ногу из-за заражения. Я мог, мог, мог… И все это время я сидел в темноте, желая только кричать не останавливаясь. Я по-прежнему этого хочу, но рвать глотку без конца не выйдет, поэтому я слушаю музыку на высокой громкости и лежу в кровати, ненавидя всех и вся и чувствуя себя проклятым-чтоб-меня-везунчиком.
– Тебе не дали погоревать о том, что ты потерял, – с теплотой заметила я.
Ной вскинул голову, его лицо исказили боль и удивление, словно мои слова – последнее, что он ожидал услышать. Взгляд ореховых глаз метнулся вправо и влево, пытаясь найти мои глаза и посмотреть в них.
– Как у тебя это получается? – выдохнул он. – Откуда ты знаешь, что сделать или сказать, чтобы я почувствовал себя…
– Каким?
– Неущербным. Ты вселяешь в меня чувство, что у меня есть шанс на что-то, кроме этих страданий.
– Но у тебя действительно есть этот шанс, Ной… – прошептала я со слезами на глазах.
– Боже, Шарлотта. Я не заслуживаю тебя.
– Не говори так, – я усиленно заморгала, но это не остановило слезы.
– Но я и правда не заслуживаю, – он нашел ладонью мою щеку и стер большим пальцем слезы. – Не плачь из-за меня. Пожалуйста, не плачь. И не позволяй мне поцеловать тебя. Я не должен…
Но он поцеловал меня.
Я задержала дыхание, сердце бешено колотилось в груди, когда Ной накрыл мои губы своими, подарив мне самый нежный поцелуй в моей жизни. Сердце пропустило удар, пока он касался моих губ сладко и невесомо, а потом с тихим стоном придвинулся, чтобы углубить поцелуй. Его рот был влажным и теплым, и наши языки на короткое чудесное мгновение сплелись. Внизу живота разлилась тяжесть, и я притянула Ноя к себе, чтобы целовать его снова и снова. Целовать всю ночь напролет, потому что теперь, когда мы сделали это, я не хотела, чтобы это прекращалось.
