Я отчаянно зашарил руками по полу, надеясь коснуться пальцами пузырька, но пальцы цеплялись лишь за деревянный пол, ножку кровати и тумбочку. Дыхание стало рваным, Одежда промокла от пота. Я ползал на четвереньках, пока совершенно не потерялся в пространстве, но лекарство так и не нашел. Из горла вырвался стон, тихий по сравнению с болью, молотом стучавшей под черепной коробкой.
Каким-то образом у меня получилось доползти до тумбочки. Упершись в нее локтями, я с трудом поднялся. Зачем? Я не знал, что делать. От мучительной, пульсирующей боли мысли путались и разбегались. Накатила слабость, и я попытался ухватиться за что-то, чтобы не упасть. Пальцы вцепились в лампу.
С безмолвным криком я швырнул ее через комнату. Основание разлетелось на куски, угодив в стену рядом со шкафом, и мне почудилось, что я тоже распадаюсь на части. Боль сокрушала и раздирала меня. Горло издавало тихие, судорожные стоны, из глаз текли слезы, кожа покрылась испариной.
Я снова упал на четвереньки, опрокинув тумбочку. Она перевернулась, ударив меня по бедру. Легкий поцелуй боли по сравнению с ревом агонии в голове. Я жалко ползал по полу, все еще пытаясь найти таблетки, но по-прежнему ничего не находил.
Паркет под ладонями сменился холодной плиткой. Ванная. В полубреду, потерявшись в окутавшем меня мерзком тумане боли, я сдался и прекратил свои поиски. Я начал биться головой о плитку, снова и снова, в мерном ритме, в унисон пульсации в голове. Сколько это продлится? Это конец? Должно быть, да. Голова взорвется, как в фильме ужасов. Или я разобью свой череп о плитку, словно яйцо, и боль вытечет из нее. Меня затрясло, желудок скрутили спазмы.
Пусть это прекратится… Боже, пожалуйста, прекратите это, кто-нибудь…
– Ной? О господи!
Шарлотта.
За всей этой агонией, где я еще был в состоянии думать, пришла мысль: возможно, я выберусь из этой круговерти живым.
Глава 15
Шарлотта
– Убирайся отсюда и сегодня больше не приходи.
Слова Ноя были как ушат холодной воды: ледяными и шокирующими.
Я думала, ему становится лучше. Думала, что добилась изменений.
Мне не должно было быть так больно. Наша прогулка, совместные завтраки, его прикосновения к моему лицу… Я полагала, что есть прогресс, но мы никуда не продвинулись с того самого дня, когда он накричал на меня из-за штор.
Я спустилась на первый этаж, говоря себе, что у Ноя бывают «плохие дни» и что он не обязан заботиться о моих чувствах. На самом деле так даже лучше. В конце концов, мы с ним работник и наниматель, и ничего больше.
Тогда почему глаза жгли горячие слезы? Я зло смахнула их и стала прикрывать дверь в свою комнату, чтобы спрятаться от него. Пусть сидит в свои плохие дни один, со своим несносным характером и отрицанием, разрушающим его жизнь.
Я почти закрыла дверь, но не смогла этого сделать, и поэтому несколько часов спустя услышала, как на третьем этаже что-то упало.
Сердце пустилось в галоп. Я резко села на постели, уронив на пол книгу. В голове пронеслось требование Ноя, чтобы я не помогала ему, что бы ни случилось. И оно прозвучало столь же нелепо, как и в первый раз. Это требование просто невозможно выполнить.
Я помчалась по лестнице наверх, не зная, что там найду, но чувствуя: произошло что-то ужасное. Когда я добежала до третьего этажа, послышался второй удар, на этот раз тяжелый, а за ним приглушенный стон.
Дверь в комнату Ноя была закрыта, но я не стала стучать. Распахнув ее, в вечно царящем полумраке слева у стены я увидела расколотую прикроватную лампу. Керамическое основание разбилось вдребезги, абажур промялся, вилка погнулась из-за того, что ее с силой выдрали из розетки. На другой стороне комнаты, рядом с кроватью, лежала перевернутая деревянная тумбочка. Из ванной доносились болезненные стоны.
Сердце комом застряло в горле. Я поспешила туда и нашла там Ноя. Стоя на четвереньках, он бился головой о керамическую плитку.
– Ной? О господи! – я кинулась к нему и опустилась на колени рядом.
– Прекрати это, – простонал он. – Боже, пожалуйста, прекрати это…
– Хорошо. Пожалуйста, не делай этого, не надо…
Я обхватила его плечи и попыталась потянуть на себя, чтобы остановить, но Ноя терзала страшная боль. Она скрутила все его тело, каждый мускул. Мучительные стоны ни на секунду не прерывались. Футболка так промокла от пота, что ее можно было выжимать. Когда мне наконец удалось усадить его, оперев спиной на шкафчики под раковинами, я охнула: его лицо было пепельно-серым. Он корчился, ноги дергались, кулаки сжимались и разжимались. Потом он снова начал биться головой, теперь о шкафчики за спиной.
– Хватит! У тебя мигрень? – лихорадочно спросила я. – Где таблетки? Ты принял лекарство?
О боже, он не в себе? Из всех моих обязанностей самой важной была… Нет, я как раз вчера проверяла наличие лекарства.
– Не могу… найти… гребаный… пузырек.
Я не теряла ни секунды. Вскочила и бросилась в спальню. Исступленно облазив на четвереньках пол, я нашла оранжевый пузырек – тот укатился на другую сторону кровати и «спрятался» на самом видном месте.
Схватив его, я вернулась в ванную. Ной поднялся на ноги и стоял, опершись ладонями о раковину. Его рвало. Я кинулась к нему и придержала, пока его тело содрогалось от спазмов. Он весь день ничего не ел, и я не представляла, каково ему сейчас, когда тошнит на пустой желудок при раскалывающейся от боли голове. Спазмы прекратились, и Ной сдавленно застонал. Он упал бы, если бы я не удержала его и не помогла опуститься.
– Я нашла таблетки, Ной. Нашла. Все будет хорошо, – я налила в стакан воды, набрав ее из крана во второй раковине, оплескав себя. – Потерпи еще чуть-чуть.
Он ответил мне стоном и обхватил голову руками, словно не давая ей треснуть.
Мои собственные руки так дрожали, что мне только чудом удалось снять крышку с пузырька. Я вытряхнула на ладонь одну фиолетовую таблетку, едва не уронив ее в раковину, схватила стакан с водой и села на твердую плитку возле Ноя.
– Держи, – прижала я таблетку к его губам.
Его губы слабо разлепились, принимая лекарство. Я обхватила затылок Ноя ладонью и прижала стакан ко рту.
– Теперь вода. Глотай…
Он набрал в рот воды и проглотил таблетку. Я облегченно вздохнула, молясь о том, чтобы его не вырвало.
– Как быстро она начнет действовать? – спросила я, пытаясь не выдать голосом паники.
– Не знаю… – ответил Ной сквозь стиснутые зубы, с перекошенным от боли лицом. – Боже мой, – он опять принялся биться головой о деревянную дверцу шкафчика в ритме с пульсирующей в его мозге болью, точно жуткий метроном.
