Ной встал на ноги и навис надо мной, уставившись на меня тяжелым взглядом. Он пытался просверлить во мне дырку, пригвоздить меня к месту.
Не теряя самообладания, я сложила руки на груди и постаралась ответить твердым голосом, насколько это было возможно:
– Мне показалось, тебе понравится ощущение теплого солнечного света. Здесь так темно и…
Он засмеялся – горько и неприятно.
– Правда? Знаешь что? – Ной прижал палец к виску. – Здесь тоже охренеть как темно.
– Слушай, я просто пытаюсь…
– Я знаю, что ты пытаешься сделать. Есть причина, по которой я требую не делать ничего, пока сам об этом не попрошу. Я не идиот. Ты подняла эти треклятые шторы не для меня. Ты сделала это для себя. Незачем делать для меня что-то, чтобы быть довольной собой. Жалость, как я уже понял, имеет разные виды и формы, и я знаю их все. Попытка была неплохая, но нет, спасибо. Выматывайся отсюда.
– Необязательно так грубить, – дрожащим голосом отозвалась я.
Ной поднял руки.
– Эй, я такой, какой есть, милая. Не нравится – уходи. Никто не держит тебя здесь силой. А если бы держал, так уж точно не я.
Мне хотелось бросить эту работу. Сильно. И я чуть не решилась на это.
– Ладно, – бросила я ему и опустила шторы, погрузив комнату в полутьму. – Доволен?
– Еще как, – кисло ответил Ной. – Надеюсь, больше этого не повторится.
– Не повторится, поверь мне, – я пересекла комнату быстрым шагом.
«Да пошел он! – возмущалась я, сбегая по лестнице вниз. – Я не только из жалости это сделала. Сегодня действительно потрясающий день, и прятаться от него – преступление».
Однако я осознала, что Ною наплевать на мои чувства и мнение, и если я не выучу этот урок, то и месяца тут не продержусь.
Когда я позже поднялась в комнату Ноя, чтобы принести ему обед, то обнаружила его на прежнем месте: у окна за столом. Темнота в спальне сгустилась. Я оставила обед на столе, не перемолвившись с Ноем и словом. Меня тревожило это, все это. Полумрак, аудиокниги, еда навынос и то, что Ной столько времени не жил, а скорее существовал в таком крохотном мирке.
Но больше всего меня тревожили свои собственные чувства: почему меня так волнует все это и почему мое сердце не на месте?
Глава 11
Шарлотта
– Он ненавидит меня.
Мелани оторвала взгляд от пальто из искусственного меха под леопарда, который внимательно рассматривала.
– Уже? Всего неделя прошла.
В воскресенье, мой выходной, мы с Мелани решили прогуляться пешком от ее дома на Гринвич-Виллидж к Лафайетт-стрит: хотели пройтись по магазинам и пообедать. Мы разглядывали забитые битком вешалки в магазине винтажной одежды Screaming Mimi’s, так как я надеялась оживить свой гардероб.
– Он возненавидел меня не за неделю, а за день.
Мелани рассмеялась.
– Что ты такого натворила?
– Подняла шторы на окнах.
– Всего-то? Похоже, этот парень тот еще придурок.
Я поникла.
– Он не настолько плох, – я постаралась сказать небрежно, пробираясь сквозь трясину выцветших концертных футболок. – Ной, конечно, груб, но не придурок. Ну, может, слегка. Но он лишь… пытается оправиться после трагедии.
Мелани окинула меня оценивающим взглядом сквозь свои кошачьи очки.
– А ты сама, как я вижу, немного оправилась. Выглядишь неплохо. Отдохнувшей. Плевать на всяких идиотов, кажется, эта работа идет тебе на пользу.
– Похоже на то, – осторожно отозвалась я, проведя рукой по распущенным волосам.
– Яху! – воскликнула Мелани. – Мне ты можешь сказать, что тебе уже лучше. Именно эти слова хочет услышать подруга.
– Боюсь, если скажу, что мне лучше, ты начнешь приставать ко мне с прослушиваниями.
Глаза Мелани расширились в притворном изумлении.
– О, кстати: филармония сейчас набирает музыкантов в ансамбль скрипачей. Какое совпадение!
Я отвела взгляд. «Сначала Джульярд, потом филармония!»
– Мел, я только обустроилась на новом месте. Дай мне время…
– Сколько? – она перебросила выбранные вещи через стойку и взяла меня за плечи. – Дай мне крайний срок. Дай мне хотя бы надежду на то, что ты серьезно относишься к своей карьере, потому что, если честно, я уже сомневаюсь в этом. Я слышу от тебя, что ты не готова, но пока не думаешь о том, чтобы бросить играть. Однако я ужасно переживаю. Вдруг ты лжешь? Говорю тебе, подруга: ты не можешь бросить скрипку!
Я передернула плечами, освобождаясь из ее рук.
– Не брошу, – мне вспомнилось, как адажио Моцарта лилось из меня перед Ноем, – но даже если бы и бросила, то это не было бы концом света. Есть миллион других профессий, в которых я могу…
– Других профессий?.. – Мелани подтолкнула на нос очки. Это было равнозначно тому, что подруга закатала рукава перед дракой. – Ладно. Время пришло. Я сейчас хорошенько от-Уилл-Хантинг-ую твою задницу!
– Ты что сделаешь?
– Помнишь фильм, где Уилл говорит, что он не прочь растратить свой гениальный ум и стать каменщиком или строителем, или кем-то еще? А его друг, Бен Аффлек, говорит, что это полная чушь. Помнишь?
Я беспомощно пожала плечами.
– Вроде да…
– Так вот, это мы с тобой. Я вместо Бена Аффлека – не помню, кем он там был, – и я говорю тебе, что у тебя есть дар, а ты его убиваешь! Дар, за который, черт тебя подери, половина студентов Джульярда продала бы душу. А ты – Уилл, и говоришь мне, что нет, это нормально – бросить играть на скрипке и стать… кем? Личным помощником?
– В этом нет ничего плохого.
– Именно так Уилл и сказал! – с жаром воскликнула Мелани. – А я вместе с Беном Аффлеком утверждаю: это чепуха! И она оскорбительна для всех нас, кто готов левую грудь отдать хотя бы за частичку таланта, который ты пускаешь псу под хвост.
– Не делай этого, – покачала я головой. – Это нелепо. И вредно для здоровья.
– Таковы факты, мэм. Ты безумно талантлива, на уровне Моцарта, и меня убивает то, как пренебрежительно ты к этому относишься.
– Ты, мягко говоря, переоцениваешь мои способности. Моцарт был легендой. Сравнивать меня с ним… почти кощунство.
– Я не так уж далека от истины, ты и сама это прекрасно знаешь. Моцарт написал свой первый концерт в четыре года. Ты сыграла один из его концертов в шесть. В четырнадцать ты играла скрипичный концерт Сибелиуса. Сибелиуса! Думаешь, такое случается каждый день? Талант подобного размаха… чудо.
