– Сейчас как раз такой. Давай послушаем тебя.
– Ты серьезно?
– Я ведь сам об этом попросил?
– Скорее потребовал. Ладно, – я снова села. – Что хочешь услышать?
– Удиви меня.
Я открыла футляр, достала скрипку и приложила к подбородку. В голове пронеслась сотня музыкальных произведений. Я коснулась смычком струн, решив сыграть двадцать четвертый каприс Паганини. Это невероятно сложное произведение, и, хотя красоваться не в моем стиле, мне хотелось стереть с лица Ноя сомнения и самодовольство.
Однако ни с того ни с сего из моей скрипки полилось адажио Моцарта к концерту № 5.
Я играла, и звуки, пламенные и тягучие, заполняли собой всю гостиную. Я была лишь сосудом для этой музыки и словно со стороны наблюдала за тем, как пальцы вибрируют, а смычок скользит по струнам. Подобное ощущение я не испытывала с прослушивания для квартета «Весенние струны». Я думала, что утратила его навсегда, но здесь и сейчас…
Прежде чем мелодия изменила темп на более интенсивный, я оборвала ее, дав последней нежной ноте ненадолго повиснуть в воздухе. Сердце колотилось как сумасшедшее, и я смотрела на смычок, удивляясь тому, что его держит моя рука.
Я перевела взгляд на Ноя. Он сидел совершенно ошеломленный.
– Почему ты остановилась? – в его голосе слышалась лишь тень обычной горечи.
Не в состоянии говорить, я молча вернула скрипку в футляр.
– Мне пора уходить.
– Шарлотта?
– Что? – обернулась я.
– Ты должна чаще играть для других.
Мне нечего было сказать на это. Я чувствовала себя странно уязвимой и преданной той музыкой, которая впервые за год вышла из-под моих рук. Я застегнула дождевик.
Ной повернулся к выходящим на улицу окнам.
– На улице дождь? Я его не слышу.
– Нет, дождя нет.
– Тогда зачем тебе дождевик?
Я опустила взгляд на рукав.
– Как ты узнал?
Ной снова помрачнел, голос ожесточился.
– Я слышу шорох нейлона. Неважно, иди.
Шорох нейлона. Ничего себе.
– Хорошо. Увидимся в понедельник, – я поморщилась. – То есть я вернусь в понедельник. Ровно в восемь утра.
И почти дошла до ведущей вниз лестницы, когда Ной ответил:
– Увидимся, Шарлотта.
Глава 9
Шарлотта
Рабочая неделя пролетела быстро, и в субботу я завербовала Энтони, Мелани и Эрикисэма помочь мне переехать. Впятером мы быстро с этим управились и уже к обеду перевезли мои скромные пожитки на первый этаж дома Ноя. Из уважения к нему я не пустила никого на второй этаж и ограничила все разговоры о нем до той минуты, пока мы не закончили с делами и не устроились в местной закусочной с пиццей.
– Так странно, что он не какой-то безумный старик, – сказал Энтони. – Я думал, затворниками становятся в довольно преклонном возрасте, лет так с шестидесяти пяти.
– Он не затворник, не прямом смысле этого слова. Он просто пытается привыкнуть к своей слепоте. Случившееся с ним ужасно, и он столько всего потерял…
– Надеюсь, ты будешь осторожна, – заметила Мелани. – Ты толком не знаешь этого парня, но при этом собираешься жить в его доме?
– С ним мне ничего не грозит, – ответила я. – И у меня замок на двери в спальню. Буду запираться, – успокоила я подругу, хотя знала, что мне это не понадобится. Ной тот еще грубиян, но он неопасен. Я это чувствовала, но объяснить не могла, поэтому даже не пыталась.
Мы поболтали об обязанностях на моей новой работе и о том, как «Счастливая семерка» и «Аннабель» теперь будут обходиться без меня. И там, и там все устроилось просто отлично. В ресторане две мои смены взял Харрис и одну – Клара. В баре, по словам Эрикисэма, Дженсон нанял «потрясную блондинку», которая, видимо, была их ожившей мечтой.
– Мы любим тебя, Шарли, – сказал Эрик, – но эта цыпочка… – он присвистнул.
– Работа барменом не для тебя, – более дипломатично добавил Сэм. – Ты всегда делала это с таким видом, словно у тебя есть более важные дела. Так что тут все стороны выиграли, да?
Хотелось надеяться, что он прав. Работа с Ноем может оказаться как раз тем, что мне нужно, а может обернуться кошмаром. Я слабо улыбнулась.
– Потом скажу тебе, да или нет.
Энтони проводил меня до таунхауса.
– Ты ведь позвонишь мне, если что не так?
Я обвила руками его шею, и он заключил меня в объятия.
– У меня все будет хорошо.
– В ресторане без тебя будет отстойно, – на темном лице Энтони сверкнула усмешка. – Нет, не так. Там всегда отстойно, а теперь будет еще хуже. Обещай, что будешь навещать меня.
– Шутишь? Ной столько заказывает там, что тебе покажется, будто я никуда и не уходила.
– Я это переживу.
Обняв друга еще раз, я со щемящим сердцем проводила его взглядом. Я познакомилась с Энтони, когда еще не отошла от двойного удара: потери Криса и предательства Кита. И уже не в первый раз жалела о том, что не встретила его до Джонстона или вместо него. Но люди занимают в нашем сердце определенное место, и попытки втиснуть их в другое принесут лишь страдания и боль. Мы с Энтони – друзья и ими останемся.
* * *
Дома, в своем новом жилом пространстве, я улыбалась так долго, что мои щеки заболели. Моя комната была размером с гостиную в прошлой съемной квартире. В ней хватало места не только для кровати, но и для стола, комода и двух тумбочек, купленных мною на уличной распродаже. По другую сторону от коридора находилась ванная комната с ванной и душевой и гостиная, окна которой выходили в маленький уютный дворик. Последний представлял собой огороженный забором травянистый пятачок с крохотной террасой. Больше там ничего не было, но какая разница? Это же зеленая зона в городе, а если мне захочется большего, то Центральный парк всего в пятнадцати минутах ходьбы в восточную сторону. Если же придет в голову посмотреть на воду – Гудзон прямо под рукой, на западе, в пяти минутах ходьбы.
«Уверена, из спальни Ноя открывается потрясающий вид на реку», – подумала я, и сердце тут же кольнуло. Какой бы вид там ни был, Ной его не видит.
Я плюхнулась на постель и позвонила в Монтану. Мама ответила на втором гудке.
– Шарлотта? Все хорошо?
Этими словами она встречала любой мой звонок после смерти Криса и произносила их с притворным радостным воодушевлением. Когда ты потерял одного из двух детей, наверное, сложно не зациклиться на том, кто остался.
